– Нет! Его обследуют, и пока обследование не закончится, ни один человек к Козлову не будет допущен! Ни один!
Козлов лежал в своей палате со сломанным ребром и многочисленными следами побоев. Но Большаков не мог сказать об этом своему гостю.
Глава 40
Хургин увидел Большакова через несколько дней. Тот приехал к нему в больницу вместе с женой и сыном. Мальчишка выглядел все так же неважно. Хургин всматривался в его лицо с беспокойством, которого даже не мог скрыть. Поговорил с ребенком, родители в это время сидели рядом, напряженно вслушиваясь в разговор. В кабинете было душно, или это Хургину только казалось, и, когда беседа с мальчиком подошла к концу, Хургин предложил:
– Пройдемся по свежему воздуху. Там и поговорим.
Вчетвером вышли на улицу, мальчишка был скован и тих и все время жался к матери. Большаков хмурился и время от времени нервно покусывал губы.
– Что Виталик вам самим рассказывает? – спросил Хургин. – Может быть, что-то такое, чего не сказал мне.
Большаковы – муж и жена – переглянулись.
– Пару раз он жаловался на головокружение, – сказала женщина. – Говорил, что у него темнеет в глазах. И еще – головные боли.
– Боль тупая?
– Да. Говорит, что в голове тяжело.
– Во всей голове? Или боль локализованная?
– Во всей.
– Он бледнеет при наступлении головной боли?
– Нет, не замечала.
– Тошнота? Рвота?
– При головной боли?
– Да.
– Не было.
Большаков-старший шел, глядя себе под ноги. Лицо у него побагровело. Мальчишки за деревьями гоняли мяч. Виталик позволил себе взглянуть в ту сторону лишь однажды, все так же жался к матери и слушал, что говорят взрослые. Похоже, он понимал, что речь идет о нем.