– Хорошо. Что от меня требуется?
– Нужен шум.
– Шум? – удивился Вольский.
– Да, как можно больше шума. Письма, статьи в газетах. Может быть, у вас есть какие-то влиятельные знакомые, которые могут помочь? Не обязательно в результате этого Козлова выпустят из больницы, но хотя бы устроят беспристрастное разбирательство.
Вольский выдернул из своего портфеля тетрадь.
– Что ж, давайте составим черновик письма. Кому напишем первому?
– Первое письмо будет в комиссию.
– В какую комиссию?
– Которая поставила диагноз. Второе письмо – главврачу больницы.
– Разве с них надо начинать?
– Да. Пусть знают, что скоро предстоит разбирательство. Это поубавит у них энтузиазм слишком рьяно заниматься Олегом. У него будет передышка, это очень важно.
Вольский склонился над тетрадью. Почерк у него был прыгающий и по-стариковски небрежный. Хургин почему-то вздохнул и отвел глаза. Стопка старых журналов высилась на профессорском столе. Несколько журналов были раскрыты и лежали в живописном беспорядке. С фотографии в одном из них на Хургина смотрели двое мужчин – крепкие и вполне довольные собой. Они улыбались, и это были улыбки счастливых людей.
– Погрознее написать? – поднял голову Вольский.
– Что вы имеете в виду?
– Письмо грозное должно быть?
– Нет. Очень конкретное, деловое и спокойное. Они должны понять, что письмо писали солидные люди, от которых не отмахнешься.
– Да, – согласился Вольский. – Именно так.
Солидные и деловые люди – это ему очень понравилось.
Двое мужчин по-прежнему смотрели на Хургина. Они были похожи, как близнецы. И даже одеты одинаково.
– Близнецы? – спросил Хургин.