Заказанная расправа

— Комментарии излишни. Ни один адвокат города не пошел в процесс защищать гада. Пришлось вызывать из другого города. Дело рассматривалось в открытом заседании. Что творилось в зале — до сих нор помнится. Если б тот козел не сидел в клетке под охраной, его разнесли бы в мелкие куски. В зале негде было стоять, столько пришло народу…

— Какой был приговор? — спросил Костин.

— Приговорили к расстрелу. Но отправили на Мангышлак, на урановые рудники. Там он протянул бы не больше полугода. Однако земля слухом полнится. И зэки расправились с ним уже на первой неделе. Хотя сидят там отпетые — все приговоренные к высшей мере наказания. Но даже их потрясло услышанное…

— Жор, а как ты сам стал юристом?

— Я из потомственных. Дед, отец, братья — все по этой дороге пошли. Иную никто и не выбирал.

— А я вот по случайности в милицию залетел. После армии уговорили. Закончил школу милиции. И работаю. Долго не мог привыкнуть к форме. Помню, к своим в деревню в ней приехал. А меня впускать не хотят. Закрылись на все крючки и засовы, отвечают, мол, не звали легавых. Нечего к нормальным людям приходить! Когда узнали — всей семьей ругали и стыдили! Все спрашивали, неужель в городе мужицкой работы нет, что устроился на собачью. Поверишь, полдеревни отказалось со мной здороваться. Стыдились меня.

— А жена твоя из городских? — спросил Казанцев.

— Да ну ее! Если б не дети, давно бы ушел! Надоело

все! Грызет каждый день, как блоха собачья. Ни перерывов у нее, ни выходных, ни праздников. И все не по ней. То оделся небрежно, то побрился плохо, то зубы не почистил! То меньше других зарабатываю. Воровать и подрабатывать не могу, как другие. И ревности полный лифчик! С чего? Ведь ни разу повода не давал. Поверишь, я тут от нее отдыхаю. Домой, как на казнь! Если б не дети, ногой порог не переступил бы, — сознался Костин. И не мог остановиться: — То шубу ей захотелось, то дубленку, колготки импортные подай, сапоги до самой задницы, то костюм, то платье! А моей зарплаты едва на жратву хватает. Вот и подозревает, что трачу на побочных баб! Того не ведает, как я порою курево стрелял… Стыдно признаться!

— А она работает?

— Да что проку! — отмахнулся участковый.

— Вижу, и тебе не сладко? Волком воешь от своей благоверной! — вздохнул бомж.

— Как не взвоешь? Прихватило меня в прошлом году. Радикулит скрутил. Положили в больницу. Моя через три дня заявилась и говорит: «Кончай дурью маяться. Сколько валяться будешь? Пора картошку на даче копать. Зимой что жрать будем? Хватит жопу нежить да придуряться!»

Я ее матом. Велел не приходить. А она — скандал на всю больницу подняла. Дескать, к медсестрам и врачам ходы сыскал и спутался со всеми.

— Она явно тебя переоценила! — рассмеялся Казанцев.

— А знаешь, Жора, вот поставлю детей на ноги и уйду от нее насовсем! Один буду жить, без баб! Все они хорошие, пока не расписался! Чуть узаконил, конец всему! Мало того, что оседлает, еще и душу вырвать норовит. Я так устал от своей! Хочу сам пожить, в тишине и покое. Ни на одну не гляну. Провались они все пропадом! Заведу пчел, огород и сад, кур с десяток. Стану ходить в лес и на рыбалку. И никто мне в душу не наплюет.

— Не зарекайся, Сема! Меня дочь вон как унизила. А ведь езжу. Иначе не могу. Нужны они мне. Хоть издалека, вприглядку, но так хочется увидеть их всех. Пусть ломит сердце, но это уж потом. Ведь в них и наша кровь течет. От этого никуда не денешься.

И тебя потянет, хоть краем глаза глянуть. Потому что у каждого мужика в жизни главное — дети. Не говорим о том. В сердце их бережем, как самое дорогое и заветное. И ты не гонорись. Не спеши уходить от своих. Обратный путь вдесятеро длиннее. А вот доживешь ли? Это вопрос! Пока ты не иждивенец — дыши спокойно. Баба не выгонит при взрослых детях без серьезной причины. Они ей не позволят, вступятся за тебя!

— Что ж твои не вступились? — спросил Семен Степанович, и Казанцев, вздохнув, признал:

— Выпивать я начал. Понимаешь, контроль над собой потерял в лихое время. А жена не хуже твоей «пилила». Понять нас им не дано. Ну и получила пару раз. Вывела из себя. Сдала в милицию. Я знал, что последует за третьим вызовом. И решил не ждать, когда за мною закроется дверь камеры на год-другой. Сам ушел. Не прощаясь. По-английски. Меня и теперь не зовут. Хотя, честно говоря, отвыкать начинаю. Время свое делает…