— Нет, я от своей уйду без сожалений. Поверишь, ничего в душе к ней не осталось.
— Это сегодня. Потом тоска приходит. Оттого что никому не нужен и никто не ждет. Года три промучаешься. Дальше легче будет. Человеком себя почувствуешь. Ты не первый, не спорь, будто эта хворь обойдет. Никто ее не минул, — взялся Казанцев за уху. Ел, постанывал, дрожа каждым мускулом.
— Скажи, Жора, а в каких отношениях ты с Богданом? Не враждуешь?
— Нет! Я вообще ни с кем не ссорюсь! Да и что нам делить? Сегодня вместе, завтра в разные стороны разбежались. И забыли друг о друге навсегда.
— А как ты его «расколоть» хочешь?
— Это уже мое дело, — осек Казанцев.
— Добро б не сорвалось! — вздохнул участковый.
— Я не Рогачев. И не ты! Глянь, у тебя третья рыба с крючка срывается! — усмехнулся бомж.
Семен Степанович налил чай в кружки.
— Пей, Жора! Я вот такой чаек уважаю! С лесным сбором. Дед приучил. Он все хвори вышибает.
Казанцев отпил, поморщился:
— Что за помои? Обещал чай!
— Не хочешь этот, заварю «казенку», — достал пачку чая, подживил костер.
До вечера просидели они на берегу реки, а в сумерках вернулись в деревню. Договорились, если будут новости, бомж сам придет к Костину.
Участковый не спеша шел по улице. Он видел, как возвратившиеся с покоса и из леса переселенцы умываются, курят, ужинают, играют с детьми, тихо разговаривают со стариками. Сегодня никто не нарушил их покой. Беззаботно смеялись дети.
Внезапный топот ног насторожил. Семен Степанович оглянулся, увидел Казанцева:
— Семка! Богдан умирает! Помоги! — вытер вспотевший лоб.
— Что с ним?
— Я ж говорил! Денатурату вчера перебрал. А наши его подлечили. Дали похмелиться тройным одеколоном. Он коньки откидывает! И зачем я с тобой на речку ходил! Человека теряем! — глянул с досадой на участкового. Тот связался с больницей по сотовому телефону. Объяснил, что случилось с Богданом.
— Чего ж вы его цианистым калием не похмелили? — спросили медики Костина. Тот опешил: