— Твое дело.
— Поправляйся. А то я совсем извел тебя работой.
— Побалоболь ишо. Не про твою честь все ето. Абы не лютая година да не нужда, таво ба не было.
— Прости, Макарыч, не то сказал.
— Господь с тобой. Язык-то человеков завсегда их ворогом был.
Председатель смутился, покраснел, а вскоре пошел к мужикам на речку.
Тем временем Колька истопил баню. Пришел за Макарычем. Лесник долго, со вкусом парился. Полок трещал от жара. А сверху только и слышалось:
— Колька, подай парку ишо!
— А скажи, отец, пригодилась баня. Сколько лет ей уже? Помнишь, мы ее за три дня поставили.
— Как жа, помню.
— До ночи на ней мучились.
— На срубе чуть пупки не порвали.
— Крышу-то помнишь? Я не удержался…
— Спужалси я. Думал, нутро ты отшиб. Слава Богу, обошлось.
— Знаешь почему?
— Не.
— Я каблуки у ботинок оторвал тогда. Вот и соскользнул.
— На што спортил обувку-то?
— Так мне ходить в тайгу было удобней. Шаги тихие. Вот и отодрал.
— Ох и бестия!