— Девушка — не профессия. Хорошо, хоть о «фене» слышала, и то. Ну да ладно, не овца — значит, не овца, глядишь и договоримся по дороге, оттаешь.
Та не стала ничего говорить, промолчала, но неожиданно спросила меня о Сохатом. Где он? Куда мы его дели? Видно, прежние мои слова о его гибели она пропустила мимо ушей.
— Сидит там, где сидели мы, — ответил я ей. — Может, уже и вырвался, не знаю.
— Козел! Глупый козел! — обругала она своего сожителя. — Так ему и надо, пусть сидит теперь. Из-за него и я вот… — Она нервно сцепила руки.
Мне стало интересно.
— А почему он козел? — спросил я у нее.
— Поперся, вот почему. Слушал бы меня, а не этих своих… А! — махнула она рукой. — Козел одним словом, козел!
— Ты предлагала ему другой сценарий? Какой, если не секрет?
— Выпустить вас к чертовой матери, а Вовку на время отправить отдохнуть. Покрутились бы и уехали. Так?
— Ну в общем так, хотя и не совсем.
— Да так, так, что ты отказываешься?! Теперь я в этом вообще не сомневаюсь. Ну что, понесете сумку или как? — вновь напомнила она нам о сумке.
— Подумаем. Видал, Граф?! Нинуля-то не подарок, укатывает влет! Неси, и все. Неси.
— Да ну вас. — Она повернулась и первой пошла по дороге.
Я поймал себя на мысли, что мы все постепенно привыкаем друг к другу. Еще немного, и они, ну, может, за исключением мента, будут болеть за нас, переживать. Эх, мать, до чего интересна жизнь, когда она интересна!
Глава двадцать первая
Время перевалило за три, когда мы подошли к первому тепляку, стоявшему чуть в стороне от дороги. Это была средних размеров будчонка, домик, рассчитанный, по всей вероятности, на одно звено работяг. Четыре-пять человек вполне могли поместиться и прожить какое-то время. Ясно, без комфорта, по-зэковски, но все же. Немного выждав и хорошенько присмотревшись к будке, мы решили зайти в нее, проверить. Как и следовало ожидать, будка была пустой, на ручке двери была намотана проволока, на всякий случай. Мы размотали проволоку и вошли внутрь. Было видно, что совсем недавно, всего неделю или чуть больше назад, здесь кто-то обитал. Печка-буржуйка, стол из грубых досок, топчаны вдоль стен, полка для продуктов, алюминиевая посуда на столе. Еще маленькое, примерно двадцать на двадцать пять сантиметров, окошко на задней стене. Мы жгли спички и присматривались. Ну вот и свечки, а как же, электричества-то здесь нет. Я взял с полки большой огарок толстой свечи и зажег ее. Теперь стало видно почти как днем, но окошко нужно затемнить. Тряпья хватало, от робы до валенок; весь этот хлам был свален внизу, под топчанами. На полке мы обнаружили соль, спички, грамм сто чая, твердые, хорошо высушенные сухари и немного сушеного лука и сушеной картошки. Все сушеное, как в армии и тюрьме. Был, разумеется, и «самовар» — черный как смоль «чифирбак» на длинной, скрученной вдвое проволоке, чтоб не обжигал руки во время варки.
— Вот это-то нам и нужно! — прищелкнул пальцами Граф, заметив его.
Наши пленники сидели на топчане с торца стола и наблюдали за нами, а мы шустрили с другой стороны, где было попросторней.
— Значит, так, Нинуха… Мы сейчас припрем водички, а ты наскоряк приготовишь нам чего-нибудь горяченького. Посуды навалом. Так, Михей? — повернулся Граф ко мне.
— Сто процентов. Но сперва заварим чифира.