— Нет, милок, все грехи твои я на себя приму. Ты чистым будешь. Разве бог кистень карает за то, что им по голове бьют? Нет! Того карает, кто кистень держит. А ежели я тебе кого прикажу кистенем по голове хлобыстнуть, стало быть, уж не ты в ответе, а я, грешный…
— Господи, спаси и помилуй! — ахнул Агап. — Да ведь не убивец я, дедушка! Я, вон, телка-то прирезать не могу, прости господи, а тут кистенем! Уж лучше убей — не буду убивцем!
— Вот как! — усмехнулся Клещ. — Значит, не будешь? Ну а ежели я тебе украсть прикажу — пойдешь?
— Не пойду, дедушка, — сказал Агап, лязгая зубами.
— Ладно. А вот, к примеру, если француз придет в Москву, что делать будешь?
— Убегу, — сказал Агап, шмыгнув носом.
— Ну это, брат, не так просто. Когда армия в город чужой заходит, то на все дороги караулы ставит, рогатки с часовыми, а от дороги до дороги конных шлют в разъезды. Поймают да вздернут, чтоб не бегал.
— Спрячусь тогда у тебя, чай, не найдут…
— Хитрый ты, однако. А француз-то дальше пойдет. И придет к тебе в Тамбовскую губернию. Как село ваше кличут?
— Горелое…
— Ну, стало быть, и пожжет еще раз.
— Господи всеблагий, да за что ж?
— А чтоб не стояло на дороге. Мужики все разбегутся, я чаю, а баб они себе приберут, для увеселения.
— Да не допустят их туда! — утешил себя Агап. — Дотудова далеко.
— Чего ж далекого? Француз от Литвы до Москвы дошел, поболе будет, чем от Москвы до Тамбова.
— Ну, значит, воля божья на то… — махнул рукой Агап. — Чему быть, того не миновать.
— Почему ж не миновать? Можно и подмогнуть господу. Вот, к примеру, ежели ты тут француза одного прибьешь, так уж этот до твоей бабы не доберется…
— Так французов-то много, дедушка, — заметил Агап, — какого бить, не узнаешь…
— А надобно главного бить! — с неожиданным железом в голосе грянул Клещ. — Наполеона самого! Тут им всем карачун настанет! И ни на Тамбов, ни на Рязань уж не пойдут.
— Вона… — Сучков открыл рот от удивления. — Так ить то сам царь ихний, Аполлион-то, дьякон ныне сказывал, в Писании про него писано… Они ж его, поди, денно и нощно стерегут.