Закон рукопашного боя

22
18
20
22
24
26
28
30

— A-а… Ту? Прилепил на Дорогомиловке.

Кривой удалился во тьму подвальных ходов и переходов. Клещ послушал, как удаляются шаги, и, когда они затихли, произнес:

— Ну, пора и нам войну начинать. Зубы-то не лязгают, а?

— Боязно маленько.

Клещ встал, поджег от лучины новую лучинку, взобрался, покряхтывая, на лавку в темном углу, где, оказывается, висела задернутая шторками икона. На полочке перед иконой стоял свечной огарок, и Клещ зажег его лучиной, раздернув шторки.

— Никола-угодник, — пояснил он, — помолись, о чем сам знаешь, а я о своем помолюсь.

Конечно, Клещ понимал, что не пойдет Наполеон на Царскую башню, не будет возглашать волю и не примет православной веры, как он предлагал Наполеону в своем «послании». Для того и составлялся «ультиматом», чтоб его отвергли.

Клещ встал, надел шапку, тронул за плечо Агапа.

— Добро помолились. Пошли!

Агап почуял, как ледянистая волна жути прокатилась по нему от ушей до пяток, тряхнула его дрожью и оставила в покое. Ждать — самое страшное, теперь все уже началось.

Клещ задул свечу, задернул шторки на иконе, а потом погасил лучину. Подвал залила чернота.

— Держись за кушак, — приказал Клещ, — и шагай, куда веду. Отцепишься — пропадешь, отсюдова тебя никто не достанет, и искать не будет никто.

Агап крепко сжал в руке конец кушака, обмотанного вокруг пояса старика, и пошел за ним. Уже через пять минут он перестал понимать, в каком направлении идет. Клещ уверенно шел впереди и лишь предупреждал:

— Не споткнись, на лестницу всходим… Пригнись — низко тут… Боком давай, иначе не пролезешь…

Агап больше всего боялся выпустить из руки кушак. Время от времени ему казалось, что кушак размотался, Клещ ушел вперед и бросил его в этой преисподней. Агап дергал кушак, и старик усмехался из темноты:

— Тута я, тута. Не трусь.

Так шли они час, а может, полтора. Наконец Клещ остановился, пошарил во тьме, чиркнул кресалом и, вздув трут, зажег свечку, упрятанную в кованый, затянутый слюдой фонарь. Красноватое пламя озарило неширокий, обложенный красным кирпичом туннель, один конец которого терялся во тьме, а другой упирался в глухую кирпичную стенку. Свод туннеля был низок — рукой дотянешься. Из стены торчал ржавый крюк, на который Клещ и повесил свой фонарь. На полу, выложенном каменными плитами, лежали тяжелая кирка и лом.

— Ну, друг любезный, — сказал Клещ; выдергивая из руки Агапа свой кушак, — пора тебе дело делать. Вот стенка, видишь? Будешь ты ее, внучек милый, долбить, покудова не пробьешь, чтоб пройти можно было. Чаю, не шибко долгая работа. Парень ты не хлипкий, сила есть еще, а ума тут много не надо. Мог бы я и сам работу эту сделать, да надобно мне ненадолго отлучиться. А как пробьешь — садись и жди, покуда я не вернусь. Упаси тебя бог меня искать, даже если с фонарем пойдешь. Заплутаешь и загинешь, как фонарь погаснет. Тут, брат, кой-где колодцы в полу имеются — дна не сыщешь. Может, в самое пекло прорыты, так что сиди тут и жди.

Отойдя шагов на полсотни, Клещ услышал за спиной звук ударов киркой — Агап, справившись со страхом, взялся за работу.

Пройдя еще шагов двадцать, Клещ коснулся стены левой рукой, чуть скользнул ладонью по шероховатому кирпичу и нащупал угол; здесь надо было сворачивать. Теперь Клещ шел вдоль правой стены, про себя отсчитывая шаги. Еще поворот, и старик, вступив на лестницу, начал подниматься вверх. Лестница привела его к массивной, окованной железом двери. Остановившись перед ней и отдышавшись малость — лестница была длинная и крутая, — Клещ перекрестился и прошептал: