— Не хуже вас, граф. Малолетний Наполеон II при маме-австриячке. Оживление роялистов, новая Вандея, мятеж в армии. Кто будет вести переговоры с русскими и от чьего имени? Наконец, кто поведет армию? Мюрат? Ней? Сумасшедший Жюно? Даву? Вы или я? — Коленкур уронил перо и в волнении заходил по комнате.
— Как вы сохраните это в тайне? — повторил Сегюр. — Сейчас двадцать гвардейцев работают в этой шахте, разбирая обломки. Вы можете заставить их молчать?
— Они присягали. Несоблюдение тайны — расстрел.
— Тогда не было бы ни шпионов, ни изменников. Но они есть. Кроме того, допуская, что гвардейцы будут молчать, я не уверен, что в штабе будут молчать точно так же. Болтунов у нас хватает. Единственно, за кого могу поручиться, так это за мамелюка Рустана.
С шумом вошел Себастиани, от него шел не самый приятный запах, но в глазах была неподдельная радость.
— Он жив, господа! Жив и почти не ранен. Маленькие царапины. Правда, его нужно тщательно обработать, возможно заражение.
— Господь явил чудо… — сказал де Сегюр. — Когда я увидел эту кучу кирпичей…
— Мы можем войти к нему?
— Не меньше чем через полчаса. Вся одежда изорвана и испачкана, ее пришлось выбросить тут же, прямо в шахту. Сейчас Рустан отмывает его в третьей воде. Доктор сказал, что у сира нервный шок. Он с трудом воспринимает окружающее. Какие-то навязчивые идеи. Возможно, последствия сотрясения. Падение вместе с кучей обломков с высоты двух туазов — это кое-что.
— Помутнение разума, — нахмурился Коленкур, — это похуже, чем смерть.
— Разум монарха — разум его приближенных, — заметил Лористон. — Люди должны видеть императора, а разум проявляется через приказы.
— Заменить гения невозможно… — пролепетал де Сегюр. — Мы погибли.
— Не торопите события, — ответил Лористон. — Пока все еще неясно.
— Что вы имеете в виду, генерал?
— Я просто прошу не торопиться с выводами. Если войска смогут видеть вождя, они будут уверены в победе. А наше дело — поддерживать эту уверенность.
Вошел лейб-медик, бледный, растерянный, утомленный.
— Он спит. Сильное нервное потрясение, вероятно, падение сказалось на психике.
— Это мы уже поняли, — процедил Лористон. — Как вы думаете, сколько это продлится?
— Душевные болезни — вещь очень сложная. Возможно, он уже завтра придет в себя. А может быть — никогда. У него навязчивые идеи. Он убеждает всех, что он не император, а маркитант Палабретти, зовет какую-то Крошку, требует позвать Ржевусского, поручика польских улан…
— У него все смешалось в голове… — пробормотал Себастиани. — Ржевусский — это тот улан из корпуса Понятовского, который привозил прокламацию. Маркитанта Палабретти я хорошо помню, это земляк императора, толстячок, заросший бородой от шеи до ушей. Когда-то он убежал с Корсики, чтобы не участвовать в вендетте. Потом был волонтером, получил ранение и ушел в отставку. Он очень скуп, но так и не разбогател.
ebooksa