Баржа пришла из Магадана. В столице Колымского края она приняла на борт около полутора тысяч заключенных. Да и теперь, на подходе к Ванино, на ее борту все еще находились около четырехсот человек, которых перебрасывали с Колымы на «материк». Кто-то из доплывших шел на освобождение, часть перебрасывали на вновь открывающиеся забайкальские и дальневосточные ИТЛ. Из четырехсот счастливчиков, доплывших в Ванино в огромном трюме, который разгородили деревянными переборками и настелили четырех– и пятиярусные нары, около трехсот были блатными. Все те, кто был не уголовным, а политическим или «сукой», помещались в отдельном, тщательно забаррикадированном отсеке.
Во время плавания из Магадана в Ванино – на самом подходе к пункту назначения, на внешнем Ванинском рейде, – в трюме вспыхнули беспорядки. Воры подожгли перегородку, отделявшую их от политических и от ссучившихся, и ринулись в образовавшийся пролом. Закипела страшная бойня. У блатарей невесть откуда оказались и ножи, и заточки, и железная арматура, хотя охрана регулярно устраивала положенные «шмоны», и все это оружие нашло бока, головы, шеи, ребра тех, кого блатные ненавидели и обязаны были ненавидеть по своему кодексу. Трюм баржи превратился в дымный ад, прорезаемый криками задыхающихся, умирающих, истекающих кровью людей. Все дрались со всеми: «политики», суки, блатари, интеллигенты-«Иваны Иванычи», пущенные под откос жизни по страшной 58-й, – били друг друга чем ни попадя, насаживали на металлические конструкции, полосовали ножами. Можно было увидеть, как интеллигентного вида человек падает с четвертого яруса нар на голову вора – а у того глаза белые, безумные, пена у рта и окровавленный нож к руке – и ломает ему шею. На «Иван Иваныча» налетают еще несколько воров и в буквальном смысле рубят его на куски, а с ним и других политических. Дымное варево трюма брызжет болью и ненавистью. И остудить его можно не очередями, не вторжением конвоя: упаси нас, товарищ Сталин, этак и самих зацепить может!.. Слава богу, Ванино в прямой досягаемости, и на барже попросту открывают кингстоны и впускают в трюм ледяную воду, которая смывает и кровь, и копоть, и остужает ярость, и забирает остатки жизни и тепла из многих недобитых…
Баржа сильно осела в воду, трюмы больше чем на треть затопило. Все, кто сумел выбраться из ледяной воды, были выстроены на палубе, залитой ярким светом прожекторов с мачт. Начальник конвоя в сопровождении двух своих людей прохаживался вдоль рядов и присматривал, кто более остальных виновен в возмутительном нарушении дисциплины. Наверно, у него был большой опыт в этом деле, потому что он определил нескольких таковых на глазок: выбирал и, выразительно глянув глаза в глаза, стрелял в упор. Убитого выкидывали за борт, и варварская децимация XX века продолжалась.
После этого рейса Магадан – Ванино, остроумно названного кем-то из руководства администрации порта Ванино «романтическим путешествием», было неудивительно, что многие из заключенных были согласны на все. На сотрудничество с властями. На добавление сроков. Да на что угодно!.. Характерно, что на второй день в Ванино прибыла комиссия из Москвы, которая инспектировала Тайшетлаг и Бамлаг на предмет столкновений «блатарей» и «сук». Фронтовики с уголовным прошлым очень интересовали сотрудников соответствующих структур…
Главой комиссии был товарищ Лагин, Семен Андреевич. Заместитель министра Госконтроля СССР полагал, что из столкновений заключенных можно было извлечь значительную пользу государству, в частности, найти новые резервы для перековки тех, кто еще способен исправиться, и более эффективного уничтожения тех, чья жизненная позиция уже не вызывает никаких иллюзий. С недавних пор Семен Андреевич завел привычку оперировать масштабными и не очень определенными понятиями…
Заключенный Каледин, чей мизерный трехлетний срок – кажется, полученный за пребывание в Москве без документов, – тоже был на этой проклятой барже. И тоже принимал участие в столкновениях – просто по той простой причине, что уклониться значило обречь себя на смерть. Не так давно на Колыме он был коронован, хотя и скромно уклонялся от этой чести. Однако и Платон Ростовский, и Мастодонт, и Гурам, и Саня Кедр одобрили такую постановку вопроса. И вот теперь он выходил на свободу. Конечно, Лед знал, что от свободы его отделяет много тысяч километров и сроки их преодоления, за которые могло случиться ох как многое. Бунт на барже с последующим ее затоплением показал, что расслабляться нельзя ни на мгновение. Он и не собирался… После стольких лет непрерывной, сводящей с ума концентрации всех сил, эмоций, после стольких лет игры на грани, пусть и фальшивой, пусть и тошнотворной, но все же жизни – Каледин уже не искал покоя и не надеялся на него.
И когда ранним утром его сняли с той самой баржи и отправили в управление порта, а оттуда с еще несколькими заключенными отконвоировали в здание администрации населенного пункта – он нисколько не удивился.
Равно как не удивился тому, что его оставили в одиночестве в какой-то каморке складского типа, а потом на пороге появился тот, кого Каледин не видел вот уже больше двадцати лет.
Лагин.
– Ну, здравствуй, Илья, – сказал он.
– И вам туда же, – равнодушно отозвался Лед.
Лагин запер за собой дверь, хотя двое людей в штатском, оставшихся снаружи, кажется, настойчиво рекомендовали ему не делать этого и не оставаться наедине с бледным, окровавленным, до костей промерзшим человеком, который только сегодня не раз ходил под смертью. И не доходился-таки…
– Только не делай вид, что не узнал.
– Да нет… Я узнал вас, Семен Андреевич. Или вы в государственных целях теперь носите другое имя?
– Зачем же такие сложности? Я по-прежнему Семен Андреевич Лагин. А вот у тебя, как я смотрю, другая фамилия.
– Ну, это вашими же стараниями. Восстановление исторической справедливости, так сказать.
– Я думал, что за столько лет, проведенных среди этого отребья, ты разучился разговаривать нормально, без жаргона. Только не говори про рафинированных интеллигентов из числа осужденных по 58-й статье… Я же знаю, что ты по воровскому своему статусу фактически лишен возможности общаться с ними по-человечески.
– Какая осведомленность!..
– Конечно, – холодно проговорил товарищ Лагин. – Мне положено быть осведомленным. Хотя я и не работаю более в органах безопасности и занимаю пост совсем в другом министерстве.
– О! Министерство!..