Вот тут тишина стала поистине гробовой.
Медленно поднимался на ноги с помощью все тех же Сани Кедра и Гаваны Большой Маст, сопел, багровел, сжимал кулаки…
– Ты чего? – прохрипел он. – Ты чего, Лед, обурел, что ли? Попутал? За суку впрягся?
– Он не сука. О том, ссучился человек или нет, решает правилка, а не один вор. Ты все решил за всех, – ответил Лед. – Это не по закону.
– А ты про какой закон сейчас говоришь? Или, может, хочешь на его закон перейти? – Взбешенный Большой Маст мотнул тяжелой головой и тяжело, по-бычьи, глянул исподлобья. – А то ты у меня быстро поцелуешь железо и станешь сам… как он…
– Ты чего, окстись, Маст, Лед – правильный вор, чего ты на него буром-то прешь? – быстро шепнул ему Саня Кедр. Но тот уже сорвался, зарвался и не желал слушать совершенно:
– Ты что же это… из-за ссученного поднимаешь руку на своего?.. Не боишься зашквариться, Лед?
– Зашквариться можно на параше или с опущем бархатным, – быстро ответил Илья. – Надеюсь, ты не имеешь отношения ни к тому, ни к другому, уважаемый.
Вот это был откровенный вызов. Не все поняли, что же подвигло Льда сказать такие слова самому Мастодонту.
Большой Маст протянул руку ладонью вверх, и Саня Кедр вложил в нее ножи.
– Выходи, – кивнул Мастодонт бледному Каледину. – Сочтемся…
Часть IV. БИТВА С БУДУЩИМ
Когда мы были молодыми, яростными и порой носили другие имена… – холодно повторил Каледин.
– Ну отчего же, – вступил в разговор Борис Леонидович, – я сохранил свое имя в неизменности. И документ имеется. Вот, пожалуйста: Вишневецкий Борис Леонидович, русский, 1894 года рождения…
– Да уж, вы не меняетесь. Все тот же вечно молодой учитель истории. Нестареющая мумия нашей юности, – усмехнулся Каледин. – Хотя теперь речь не о юности. Правда, печально, что приходится все больше бороться с призраками родом как раз оттуда.
– Да ты сам призрак, Илья, – сказал Вишневецкий, – номинально ты мертв. Сгорел, застрелен, замучен. Да вот и твой убийца стоит, – кивнул он на Снежина, который, щуря и без того узкие глаза, рассматривал на свет бокал с вином. – Типичный такой убийца. А главное – настоящий.
– Конечно, настоящий, – сказал Снежин. – Иначе не вернулся бы с войны. Илья, – повернулся он ко Льду, – а теперь все-таки, наверно, объясни нам, что к чему. А то во всей этой истории фигурирует куда больше трупов, чем ясных мест.
– Ну, трупы… Без них – никак. В конце концов, большую часть накидали не мы. А те, что сгорели там, на серпантине, давно уже нарывались. Сережа-мордвин думал, что держит меня в руках: он увидел меня в Калуге вместе с майором Санаевым, а потом как-то узнал, что мы вместе воевали… что Санаев, тогда еще в звании капитана, получил в свое командование штрафную часть, где был я, где был покойный Саша Солодкин, где вот потом оказался Снежин. Сережа не стал сразу сливать меня воровскому правилу, тем более для того, чтобы обвинять вора в законе в том, что он сука, нужно иметь очень хорошие доказательства. Сережа посвятил в это Саву – того, толстого, о ком он говорил, будто тот отбивал любовниц у самого Василия Сталина. Насчет любовниц Сталина ничего не скажу, а вот почки он отбивал на самом деле знатно. Умел, знаете ли, народец пощупать… Эти блатари вообще нутром чуют в людях слабину.
– Ты говоришь о них так, как будто не имеешь к ним никого отношения, хотя, между прочим, коронован и номинально принадлежишь к элите этого мира, – заметил Борис Леонидович.