— …светлой печалью в глазах…
— А я балет ненавижу…
— А я — оперу…
— А я…
Они уже хохотали в голос. Гена забыл про боль в ногах и шел, смешно подпрыгивая при каждом новом — «ненавижу». Так они поравнялись с Гостиным двором.
— Смотри, Ленка, все еще стоят.
Возле входа в метро и дальше, к Думе, стояли разрозненные кучки людей в темной одежде, с бородами, в шляпах и кепках, с пачками газет и листовок в руках. Высокий крепкий старикан в одной из кучек, седой, с длинными буденновскими усами, держал в руках большое красное знамя на длинном древке. Лица у всех были суровые или просто серьезные, никто не шутил, не смеялся. Они занимались, видимо, делом чрезвычайной важности и ответственности, тут было не до шуток.
— Слушай, а чего они всегда такие смурные? — спросил Гена. — Ты не задумывалась?
— А чего тут думать — все понятно. Родину спасают.
— Да, я тоже так думаю. Спасают. От нас с тобой.
— Ну да, точно. Что меня больше всего раздражает, это их одежда. Смотри — толпа вокруг вся разноцветная, а они все в черном. Как один. Это у них что — траур по Советскому Союзу, что ли?
— Геночка, да у них и в Советском Союзе всегда такой же траур был. Закомплексованные они, зажатые. Боятся ярких красок.
— Да уж.
Лена была одета в те же кожаные шорты и широкую майку, на этот раз красную, которая еле-еле прикрывала ей грудь. Под злобными взглядами суровых газетчиков они пошли дальше в сторону Адмиралтейства.
— Как их твой наряд зацепил, — заметил Гена. — Коррида просто — на твою майку рогами своими так и поводят, глазами сверкают, зубами скрежещут…
— Ну, они ведь тоже люди, — усмехнулась Лена.
Когда они наконец дошли до дома, где жила Лена, оба уже чувствовали усталость от двенадцатичасовой прогулки. Войдя в квартиру, Лена стянула с себя майку, оставшись в одних шортах, сбросила кроссовки и повалилась на тахту.
— Пять минут отдыха. Ох, замучил ты меня, Гена, давно я столько не ходила.
— Я тоже. — Гена плюхнулся рядом с ней и положил руку на ее маленькую холодную грудь. — Класс! Отлично денек провели. Слушай, — он вскочил, — я есть хочу! Что там у тебя на кухне?
— О-о-ой, иди сам посмотри, я пошевелиться не могу.