Через десять минут Гена принес на подносе кофе и кучу бутербродов с сыром — больше ничего у Лены не оказалось. Они ужинали лежа, первые минуты молчали, набив рты и прихлебывая горячий кофе.
— Смешной парень этот ваш Леша, — сказала Лена, прожевав наконец бутерброд. — Спокойный вроде, а лихость в нем чувствуется внутренняя, удаль такая молодецкая.
— Чего это ты вспомнила?
— Да так. Мы-то с тобой — уставшие циники, в сущности. А он еще непуганый, молодой, красивый. Жалко, если-обломает его жизнь.
— Говорил я ему — оставался бы в Штатах, скажи, Ленка, правильно ведь?
— Да правильно, конечно. Загнется он здесь. Или в бизнес уйдет — станет скучным, женится, начнет дачи себе строить, с друзьями рассуждать, какой цемент крепче, какая краска лучше… Тоска.
— Слушай, Лен, а расскажи, как ты хиппи была. Я тебя не встречал тогда, а тусовался-то во всех местах.
— Не обращал внимания, наверное. А вообще, я больше по стране ездила, в городе долго не сидела. В Москве жила некоторое время, в Таллине, в Риге. Зимой в Азию моталась, где потеплее. А в ГБ меня начали таскать, когда дружок мой уехал. Кстати, тоже в Америку. Женился, фиктивно, конечно, и уехал. Повезло ему — тогда с этим сложно было, да ты и сам знаешь.
— Да уж помню, как же…
— Ну вот и начали — как да что… А потом, видимо, менты указание получили, на улице стали прихватывать без конца, знаешь, как в анекдоте — то сидишь не так, то свистишь не так… Ну, я и затаилась. А Коля мне до сих пор пластинки шлет…
— А родители у тебя, прости, живы?
— Да живы, конечно. Просто у нас квартира большая была, мы ее разменяли — вот комната мне выделена. Я же девушка взрослая. — Лена улыбнулась.
— А ты-то в Штаты не собираешься, к Коле своему?
— Как же, конечно, собираюсь. Но ты не бойся, Гена, я на месяцок съезжу да и вернусь. Так что не успеешь соскучиться.
— Ну, слава Богу. А я-то уж разволновался, разнервничался, распсиховался… — Лена не дала ему договорить, обняв и повалив на тахту.
IV
Алексей очнулся оттого, что почувствовал холод. Открыв глаза, он понял, что в лицо ему кто-то плеснул холодной водой. Прямо перед ним была стена, оклеенная зелеными выцветшими обоями. Алексей понял, что сидит на стуле, и попробовал встать, но оказалось, что ноги его привязаны к ножкам, а руки схвачены за спинкой стула. Голова сильно болела, особенно затылок, и было сложно повернуть ее и посмотреть, что же происходит за спиной, — там слышались шаги, возня, шорохи и чье-то дыхание, но те, кто был в комнате, молчали, только ходили, что-то переставляли с места на место, покашливали, сопели.
Он услышал звук открывающейся входной двери и наконец голоса.
— На месте? — спросил отчетливый, уверенный в себе интеллигентный баритон.
— Ждем тебя, Виталий, не дождемся. Пацан все никак не очухается. Петрович на кухне сидит, — ответил ему хриплый, простецкий, скомканный басок.