– Гитлер капут! – выкрикнул тот с мольбой во взгляде.
– Ясное дело, что «капут», – согласился Муса и выстрелил из «нагана» в упор, уложив сдающегося. – Не агитировать же его в отряд к партизанам переходить. Эх, положили они наших. Придется о потерях в сводке писать. Но ты не ссы, пацан, – повернулся он к карманнику. – Мне вашего брата еще по лагерям и тюрьмам наскребут.
Муса покосился на дымящуюся воронку от взорвавшейся мины.
– Вот уж точно, горит земля под ногами у оккупантов. – Он отошел, раздвинул полы кожаного плаща и отлил на перевернутый «Мерседес». – Вдвоем с тобой мы, конечно, сжечь Борейшики вместе со всеми куркулями и немецкими прихвостнями сегодня не потянем, но этого долбаного летчика, контрика проклятого, к ответу призовем, – произнес он, застегивая штаны.
Карманник уже шмонал убитых, предпочтение отдавал портсигарам и часам. Муса не прерывал этого занятия. Половина награбленного по отрядным «поняткам» переходила к командиру.
Он повернулся и увидел, как со стороны деревни к нему широко шагает Прохоров. Муса усмехнулся, отметив, что руки у Михаила пусты, он отчетливо видел раскрытые ладони. Карманник уже стоял рядом со своим командиром, автомат держал наготове.
– Сдаваться идет? Валить лоха? – спросил уголовник.
– Погоди. Учись удовольствие растягивать.
Хоть Прохоров подошел достаточно близко, Муса делано приложил ладонь к глазам, изображая, что рассматривает нечто далекое. В другой руке он предусмотрительно сжимал «наган».
– Сам пришел, – засмеялся он. – Думаешь, если добровольно сдашься, я деревню полицайскую пощажу? Собакам собачья смерть, огнем и дымом пущу за то, что тебя приютили. Земля гореть будет. А девку, с которой тебя на базаре видели, прежде чем в огонь бросить, всем личным составом во все дыры поимеем…
Прохоров спокойно подходил ближе. Муса шепнул карманнику:
– По ногам стреляй, вот тогда мы его за яйца и подвесим.
Грохотнул автомат. Очередь вспорола голенища сапог. Михаил рухнул на колени. Обрез по рукаву скользнул вниз, оказался в ладони, полыхнул огнем. Карманник, вскинув руки, рухнул навзничь. Затем два выстрела слились в один. Муса упал, ткнулся в песок головой, развороченной пулей, дернулся и затих.
Прохоров выронил обрез, схватился за простреленную грудь и завалился на спину. Еще с минуту он смотрел в раскинувшееся над ним небо, затем оно стало темнеть, как при солнечном затмении, гаснуть, на бывшего летчика навалилась густая темнота…
Марта прижимала к ране батистовый платок, тот напитался кровью.
– Слышишь меня? Не умирай, не уходи.
Михаил тяжело открыл веки. Взгляд его блуждал, словно он не понимал, где находится и что произошло.
– Не закрывай их больше… держись…
Глаза, в которых отражалось высокое небо, зацепились за лицо Марты, задержались на нем. Губы Михаила беззвучно шевельнулись.
– Что ты говоришь? – Марта склонилась совсем низко, прядь выбившихся из-под платка волос упала на щеку Михаилу.