Столичный миф

22
18
20
22
24
26
28
30

Опрокинул, закусил тем, что попалось под руку. Выдохнул. Колбаса слишком острая. Горло дерет.

Аллочки между тем рядом не было. Говорить с ее родичами Лехе было не о чем. Костик — добрая душа, но в ожидании невесты Лехе было не до него.

Леха вдруг вспомнил, что последний раз кушал вчера. Он удивился, оглядел стол, а потом принялся равномерно и методично поглощать все, до чего мог дотянуться.

Родичи искоса (вежливость не позволяла им разглядывать его прямо) смотрели на Леху. Судя по всему, они смотрели одобрительно. Пожилая женщина у окна незаметно коснулась своего шиньона на затылке, поправив прядь, и начала про себе высчитывать, что именно она сможет подарить на свадьбу: фритюрницу или комбайн.

Пожалуй, не стоило Лехе пропускать вторую рюмку. Хотя, с другой стороны, дело уже сделано. Аллочка его сама позвала, и вот он уже здесь, о чем тут еще говорить? Но какое-то гнетущее предчувствие шевельнулось внутри. Леха нервничал, не понимая от чего. И поэтому выпил вторую рюмку.

Водка прошла не то в три, не то в пять глотков. Это все от того, что рюмки у них здесь неправильные. Слишком узкие — не размахнешься. Зажевал длинным куском сладковатой и надушенной укропом маринованной селедки, потом тыльной стороной ладони стер с подбородка две пролитые водочные капли. С кем не бывает!

Рядом с ним слева села Аллочка. И холод от нее шел, как от совсем ледяной рыбы. Прямо как из проруби. Аллочка собралась быть вежливой до одури и полного самозабвения. Она морщилась, чувствуя, как справа от нее жрет и пьет толстомордая скотина, которая только что кого-то оттрахала и, как ни в чем не бывало, думает, что это ей (скотине) сойдет с рук.

Нет. Не сойдет. Ох не сойдет!

Прежде чем Аллочка собралась с духом, Леха повернулся к ней. От неожиданности она спросила:

— Тебе чего-нибудь положить? Ты чего-нибудь хочешь?

Леха на ухо, но так, что слышал весь стол, прошептал:

— Да. Тебя. Но не сейчас. Чуть позже.

Тетка, в этот момент стоявшая в дверях, в ужасе отшатнулась назад: ей показалось, будто в кухне лопнула газовая труба. Но это Аллочка зашипела. Ей и так маленький скунс весь день грыз печень. А теперь в голове большой шаман забил в свой бубен, созывая духов. Женская истерика — это поезд метро. Сел на «Курской», вышел на «Комсомольской». Никак иначе. Пока вагон, с грохотом и искрами, не совершит в железобетонной трубе все положенные эволюции — выхода нет.

— Алексей! — Взвизгнула Аллочка. — Ну ты и сволочь!

Леха выронил вилку. В наступившей абсолютной тишине он отчетливо услышал, как два раза она подпрыгнула на паркете и улеглась.

— Катись обратно к своей сучке! Я сижу, жду тебя здесь, а ты отклеиться от нее не можешь! Пробки на Москве! — Аллочка набрала воздуху побольше, и голос ее подскочил на октаву вверх:

— Какие пробки в Москве в праздники в четыре часа дня! У, старый вонючий импотент! Подонок! И как меня только угораздило с тобой связаться! Чертов извращенец!

Тут у Аллочки перехватило дыхание. Но в тишине ей вдруг снова послышался звонкий шлепок по голому телу, его раскатистое эхо под высоким потолком и издевательское «ха-ха». Она побледнела больше, и голос зазвучал еще громче:

— Думаешь, я не знаю, как тебя зовут девчонки в конторе за глаза? Кобель Солнышко! Подумать только, Кобель Солнышко! Меня от тебя просто тошнит.

Обидно ей было досмерти. Ее, принцессу, этот засранец предпочел какой-то шлюшке. Взял и предпочел. Поэтому Аллочка поливала его всем дерьмом, какое только могла придумать, — чтобы ей было проще от него отказаться. А это все-таки было очень, очень нелегко.