– Итак, герои сопротивления? – прорычал он. – Бьемся, пока рак на горе не свистнет?
– Да иди ты, – отозвался из-за груды железа Крутасов. – За что воюем, командир? Просто так?
– Как бы даже не за себя, – глухо пробурчал из-под трансформаторной будки Оленич. – Жить, *censored*, хочется…
– Так давайте жить, кто не дает? – процедил Олег, ловя в перекрестие прицела энергично ползущего боевика с зажатой во рту травинкой.
Вся его биография нарисована на посиневшей от напряга физиономии: срочная служба в начале девяностых, «унтер-офицерская» должность, к черту дембель, служба по контракту в горячих точках, поскольку больше ни хрена не умеем. Увольнение с треском из рядов – либо за пьянку, либо за рукоприкладство. Мыкался, несчастный, на гражданке, кончилось все, даже накопленное на черный день. Но явились добрые люди, предложили работу, никаких ограничений на темы совести и морали, можно убивать, но только по приказу, и вообще работа увлекательная… Олег планировал выстрелить в плечо, но злость решила иначе, и пуля вскрыла височную область мозга, ставя жирную точку в сомнительной биографии…
Злобно завопили боевики, поднялись, бросились на штурм, поливая пансионат автоматным огнем. Их встретил дружный залп – и поломалась атакующая шеренга. У одного лицо окрасилось кровью, и долго он не занимал «господствующую» вертикаль, другой схватился за поясницу – как при приступе радикулита (а всего лишь пуля прошла навылет), рухнул на колени, состроив мученический лик… Автоматчики разбегались, ныряли в траву. «Было десять, стало семь, – машинально отметил Олег. – Что-то мало их собралось, где остальные? Как бы в обход не подались, бродяги…»
– Эй, командир, – подал голос Крутасов, – все это, конечно, очень мило, но требуется фактор внезапности. Здесь дыра в ограде под навесом – четко сбоку. Если выбраться наружу, проползти по бурьяну, а потом ударить во фланг… Я, пожалуй, займусь.
– Ты спрашиваешь разрешения или ставишь в известность? – ухмыльнулся Олег.
– Думаешь, поможет? – поинтересовался из-под будки Оленич.
– Ну, уж точно не навредит…
За стеллажом что-то гремело, ворчал Крутасов, спотыкаясь о канистры и мелкий хозяйственный скарб. Потом настала тишина. Хотелось бы верить, что эти фланговые маневры остались незамеченными. За спиной образовалась возня – Максим Болдин расстался с крыльцом и подползал поближе, чтобы не подумали, будто он чего-то там боится. Пристроился слева от Максима, перевернулся на спину и принялся задумчиво ковырять пальцем пулевое отверстие в штормовке.
Стрельба со стороны противника началась внезапно, но в панику не ввергла. Пули выли над головой. Одновременно «партизаны» поднялись в атаку – вот это, черт возьми, впечатляюще. Возбужденные, изрытые страхом лица уже плясали перед глазами, с них катился жирный пот, выпученные глаза вываливались из орбит. Велики глаза у страха, не на ту работу эти парни подписались, чтобы по-быстрому срубить деньжат… Атакующих встретил град свинца. Олег лупил, практически не целясь. Вскочил Максим, ударил длинной очередью. Пули в этой кровавой мясорубке методично находили свои цели. Он отчетливо видел, как вскрылся череп у чернявого типа с кавказским «уклоном», тот подавился хриплым воплем, но еще успел сделать несколько шагов, прежде чем упасть. Затрясся, как припадочный эпилептик, безволосый крепыш со шрамом на виске… Выкатился из-под будки Оленич, швырнул автомат под ноги летящему на него боевику. Тот споткнулся, оба покатились, энергично молотя друг друга кулаками и лбами. Вскрикнул Максим, но достойно встретил долговязого хмыря, атакующего с занесенным прикладом – рухнул на колено, выдернул «выкидуху» из голенища… «Краш-тест» с плечистым здоровяком, в принципе, прошел успешно, Олег увернулся от летящего кулака, но ухо обожгло. Полилась горячая кровь. Но это лишь добавило ярости. Он вцепился в эту тварь чуть не зубами. А тот ударил в живот, пяткой по чувствительной мышце на бедре, еще и шипел, как гадюка. Олег чуть не вырвал ему ключицу. А когда тот заголосил от боли, обхватил левым предплечьем снизу под горло, правой вцепился в прочную материю на груди – и со всей этой тяжестью провалился под собственное правое плечо. Откуда силы? Ноги боевика прочертили сектор окружности, и когда они оба рухнули, нижняя челюсть противника уже со скрипом отделялась от позвоночника. Он хрипел, глаза покидали глазные впадины – совсем не фигурально. Веренеев поднялся на колени, весь взмыленный, еле сфокусировал взгляд. Максим все еще сидел в коленопреклоненной позе, сжимая нож обеими руками, руки тряслись – а напротив корчилось в агонии долговязое туловище… Оленич разгулялся, колотил теряющего сознание боевика по стене трансформаторной будки и приговаривал: «Будешь в другой раз знать, будешь…» Но двое слева еще не выдохлись. Прошло короткое замешательство, один выдергивал из кобуры пистолет (в автомате, видимо, все иссякло), второй вскидывал компактный «Кедр». Ему и досталось в первую очередь, пули порвали спину, разбили позвоночник. Крутасов наконец-то выбрался во фланг, долго он что-то там возился… Второй с отчаянным воплем развернулся на сто восемьдесят. Он так и не успел извлечь застрявший пистолет. А из травы ему навстречу поднималась демоническая личность, озаренная ореолом ярости. Шура мог бы выстрелить, но не стал. Автомат он сжимал в правой руке, а в левой – тесак с поблескивающим лезвием. Без драматических пауз он бросился на охваченного ужасом противника, хлестнул казенником по морде. Тот мог бы отделаться легкой взбучкой – просто упасть и взмолиться о пощаде. Шура отходчивый, он бы сжалился. Но у страха свои неизученные стороны – боевик отшатнулся, выплюнул кровь и предпочел не падать, однако сделал резкое движение, выдернул-таки из кобуры пистолет, попятился, передернул затвор. Никто не успел среагировать, и Шура в том числе. Хорошо, что произошла осечка. Вот это подарок божий! Отличная штука – знаменитый пистолет Макарова! Оба с суеверным ужасом смотрели друг на друга. Шура с воплем выбросил автомат, схватился обеими руками за свой «японский меч для харакири», подлетел, искрящийся клинок совершил круговое горизонтальное движение, вонзился в шею, прорубил ее практически насквозь…
Значение минуты молчания было трудно переоценить. Шура застыл, с нарастающим ужасом смотрел на разделенное пополам человеческое тело, валяющееся под ногами. Он начал как-то подозрительно сглатывать. «Ну, все, – обреченно подумал Олег. – Сегодня ночью Крутасов может спать спокойно. Он своего добился».
– А что, стильно, – как-то неуверенно подметил Оленич.
– Точно, – выбираясь из ступора, кивнул Олег. – Шура у нас, в некотором роде, эстет.
Крутасов поднял на них затуманенные очи, предпочел не комментировать.
– Теперь можно и в политику, – добавил Олег.
Ситуация складывалась какая-то неловкая. Разрядил ее Максим, причем весьма своеобразно. Он издал берущий за душу стон и повалился на бок. Тут-то и заметили, что из бедра у десантника хлещет кровь. Пулю поймал! Возмущенно восклицая, десантники бросились к раненому товарищу. Тот действительно претерпевал тяжелые муки, держался из последних сил. Он стискивал зубы, пытался улыбнуться. Галдя, как сороки, Оленич и Крутасов поволокли его под навес, а Олег крутился на месте, подмечая обстановку. Вокруг валялись мертвые и раненые, дотянуться до оружия никто не пытался. Лес на южной стороне, откуда пришла банда, загадочно помалкивал. Вероятно, потеряв не менее половины бойцов, «партизаны» решили сменить тактику.
Максим стонал и крыл матом – пропало желание держаться молодцом. Товарищи стряхивали рюкзаки, извлекали перевязку, антисептики. Крутасов стаскивал с товарища штаны, а тот сопротивлялся, как будто ему тут стриптиз предлагали сплясать.
– Навылет прошла, – облегченно выдохнул Крутасов. – Все в порядке, ногу мы спасем.