— Ни о чем подобном я не знаю, — уклончиво возразил Меньшиков и отпил из стакана.
Я сделал то же самое и решил без передышки бомбардировать его вопросами.
— Бели я вас правильно понял, мое влияние на рабочих не было причиной того, что фирма потребовала моего увольнения. Вы только что намекнули о существовании какой-то главной причины.
— Действительно, — признался Меньшиков и заколебался, очевидно, не зная, выложить все начистоту или нет. Наконец он решился на компромисс: — Мисс Шмидт совершенно по-особенному относится к вам.
— Что вы говорите! — В душе я спрашивал сам себя: „Неужели он, как старик Генри, пытается убедить меня, будто она от меня без ума?“
— Да-да, — кивнув, подтвердил он. — Разумеется, это не укрылось от ее отца.
— Этого следовало ожидать, — сказал я, но тут же заметил, что больше не смогу ничего от него добиться. Он замкнулся в себе, хлебал виски и молчал. Наконец он даже захлопнул дверцу холодильника, словно сделал мне намек покинуть дом.
Я встал и сказал:
— Ну, мистер Меньшиков, боюсь, отнимаю у вас много времени. Надеюсь, вы будете, по крайней мере, здоровы. Большего я сейчас вряд ли могу вам пожелать. Не думаю, что вы завоюете большое доверие у ваших новых коллег. Как вы вообще собираетесь работать?
Он пренебрежительно махнул рукой.
— Я поставлю себе письменный стол.
— Хотите судьбы рабочих вершить издалека?
— А вблизи и не стоит, — лениво отмахнулся он. — Человек моего возраста не может позволить себе жить в опасности.
Остановившись возле двери, я еще раз обернулся и сделал вид, будто вспомнил что-то важное.
— Что вы еще хотели спросить? Зачем меня пригласили к себе?
— Пригласил? — неуверенно повторил он. — Ах да, вчера вечером. Чтобы посоветовать вам принять предложение мистера Шмидта. Но вы, по-моему, уже решили.
— Разумеется, да, — подтвердил я. — Только почему вы захотели посоветовать мне это?
Он печально посмотрел на меня. Его движения стали тяжелыми — сказывалось действие алкоголя.
— Богу было угодно поставить над нами Шмидта и Хантера, — произнес он, как в бреду. — Кто не склоняется перед волей Всемогущего, неизбежно погибает.
— А кто склоняется, получает вечную жизнь?