Белый ферзь

22
18
20
22
24
26
28
30

Судя по убывающей агрессии тех, кто жаждал войти, не так невтерпежно они и жаждали: Алабышева наверняка была давно и хорошо известна обитателям дома номер семнадцать по Скобелевскому проспекту — что стребуешь с псишки?! Но для порядку надо побазлаить, надо, — она, может, и псишка, однако неудобства подобного соседства с лихвой компенсируются: деньги есть деньги, а они у общества типа милосердия есть. Не впервой. Проверено практикой.

Колчин прислушивался на два фронта. С лестничной площадки сквозь дверь бухтели «жертвы». Из комнатной темноты в приоткрытую щель бормотала княгиня-комсомолка.

Она пряталась. Она не хотела на Пряжку.

— Ты кто? — бормотала перепуганная Алабышева. — Ты их только не пускай. Я здорова! Я все понимаю! Я все-все понимаю! Не пускай их! Это он их специально присылает! Он давно меня хочет на Пряжку! Он у меня дочь отнял! Он ее от меня спрятал! Он ее от всех спрятал! Я всё-о-о знаю! Он хочет меня на Пряжку спрятать и дочь спрятать! А я спрячусь, он меня не найдет! Спрячь меня, слышишь?! Ты кто?!

— Тише! — цыкнул Колчин, напрягая слух: уйдут когда-нибудь скандалисты? А то ему-то давно пора! Довольно он внимал бредням про злодея-Валю — и карьеру княгине-комсомолке загубил, и дочь назло народил («У меня нет дочери! У меня никогда не было дочери!»), и спрятал в Москву, лишив Инну материнской ласки-заботы! Довольно он внимал! От такой мамаши на край света сбежишь, не то что в Москву!

— Ты Игорь! Я тебя узнала! Ты их выгони! Ты им скажи: нет никого!.. Никого нет! Нет… Меня нет. Меня давно уже нет. Ни для кого меня нет! Но я не хочу на Пряжку, слышишь, Игорек! Не отдавай меня на Пряжку! Он их подослал! А меня нет! И доченьки моей нет! Была — и нет! Он их тоже подослал! А я всё-о знаю! Я всё-о-о понимаю! Думаешь, я не понимаю?!

— Кого подослал? — рискнул откликнуться Колчин. Мало ли что всплывет из пучин кипящего шизофренией разума!

— Слышишь?! — заполошно отреагировала Алабышева. — Это они! Он их и подослал! За ней! И за мной! Меня нет, скажи им. Никого нет.

— А Инна! — ежась от внутреннего неудобства, все-таки проверил Колчин.

— Она здесь. Она тут со мной. Мы прячемся. Мы не поедем на Пряжку. Она рядышком. Инна, Иннуля! Тш-ш-ш. Иди сюда, иди ко мне. Тебя тут спрашивают… Ты кто?

М-мда, с Рождеством вас, Ревмира Аркадьевна!

— Ушли пока что! — сообщила сиделка, ежась, но не от внутреннего неудобства, а от морозного сквознячка из кухни. — Вы-ы-ы… — приглашая воспользоваться паузой и тоже, того-этого, уйти уже наконец-таки!

Алабышева тут же схлопнула щель — ее нет!

— Звонить не будете? — сердобольно продежурил тоном Колчин, имея в виду разбитое окно, выстужаемую кухню и вообще…

— Завтра, — отмахнулась сиделка. — Сейчас все равно там никого. Завтра. Да идите вы уже, идите! И без вас тут!..

— Не замерзнете?

— Одеяло навешу и на ночь дверь закрою. А завтра придут, вставят новое. Вы идете или нет?!

— Иду…

— Спасибо! — забавно, однако прозвучало искренне, без издевки, без машинальности.

— Не за что…