Просто Галина Андреевна отстаивает свою независимость. Здесь ее вотчина. Продавать, обменивать, расширяться, объединяться — не на-адо ей. Да, первый этаж, да, блочный дом, да, маломерка. Но — своё. Муж есть муж, убежище есть убежище. Если вдруг что — она всегда может уйти. Есть куда. Не уйдет, нет. Но МОЖЕТ. Да и всегда удобно иметь запасную пустую кубатуру, где при случае уединиться. Или приедет кто-нибудь издалека… (Не Колчин. У него сняты апартаменты в «Чайке», неподалеку, пешком — три минуты. Но мало ли… Вот Инна…)
Собственно, Колчин и позвонил по номеру Галины Андреевны, а не по номеру Вики. Тем самым обозначив приоритет.
Удачно, что рождественский вечерок чета Мыльниковых порешила встретить в тесноте, но не в обиде — в маломерке на Комендантском. Иначе в «дворянском гнезде», как почему-то упорно называл свою квартиру Вика, пришлось бы дольше тратиться на всякого рода предварительности, — все же хозяин там Мыльников, а навестить Колчин желает прежде всего Мыльникову, в «Метрополь» зазвать на ужин, про «младшего друга» порасспрошать…
— Как Инна? — ритуально спросила Галина после церемонии вручения цветов-«Мисти»-поводка. Спросила и подмигнула, мол, отвечай ничего не значаще, отвечай нейтрально.
— А как Инна? — встречно спросил Колчин, на мгновение потерявшись, однако через мгновение сообразив: подмигивание — не знак тайный, но последствие той давней душевной травмы.
— То есть? — неуверенно улыбнулась Мыльникова.
— Потом… — вполголоса бросил Колчин.
К столу, к столу!
Было фондю. Стеклянная кастрюля без крышки. С кипящим маслом. Под ней — спиртовка. Специальные двузубые вилки на длинных ручках. Сырое мясо тонкими ломтями. Сам подцепляешь, держишь в масле до устраивающей тебя степени готовности, ешь. Экзотика.
(Экзотика? Вот в Роппонги была экзотика!
Пристрастие японцев к свежей пище временами излишне изощрено.
Дорогой подвальный ресторанчик, где подавали креветок. Несчастных тварей живьем швыряли на жаровню, по которой они суетливо сновали, постепенно меняя цвет. И в момент, когда креветка испускает дух, шеф обдает ее соусом и накрывает железным колпаком, чтоб впитала. Готово! Пять минут агонии — зато вкус специфический!
Вкус — да. Однако после Роппонги Колчин, кажется, навсегда пресытился креветками. Ну их!)
Из ритуальной вежливости Колчин попробовал один ломтик («Вы попробуйте, попробуйте!») — кусок в горло не шел, ассоциации с тварями, заживо испеченными в Роппонги.
Зато Мыльников перемалывал фондю живьем, если можно так выразиться. Он лишь символически окунал ломтик в кипящее масло и отправлял в рот, сыроед! (Не от сыра, а от сыро-!) Хрящеватые, «пельменные» уши главы охранного предприятия двигались, будто в фильме ужасов.
Аппетита участникам застолья хруст то ли ушей, то ли фондю не прибавил.
Единственный жратик, помимо Вики, — годовалый пятнистый Юл. Щен был на редкость невоспитанным — бодался в колени, гулко ронял башку на край стола, выпрашивая подачку, тявкал нутряным просительным фальцетом, если пауза между подачками затягивалась.
— Юл! Место! — строжала Мыльникова. — Место! Кому сказала! Место!
Щен-Юл переключался на обиженный баритональный рык и даже имитировал движение от стола: место так место… Но тут же возвращался: вот оно, мое место.
Мыльникова подмигивала всё чаще. То ли нервы разгуливались, то ли сигнализировала гостю. О чем? К еде она даже не притронулась. Мусолила очищенный банан, покусывая сантиметрами. И «поцелуйчиками» всасывала желто-белый «Мисти» — из бокала. Задумчиво-отрешенный вид: ах, когда вы наконец уйдете!
ebooksa