Несуразный плащ, руки за спиной сжимают белую трость.
Кто-то вышел, оставляя их наедине…
Двери открылись. Голос Светланы:
«Одну секунду!»
На этом все закончилось. Ставя точку, голос девушки прозвучал в ушах Павла Мельника наоборот:
«Уднукес ундо!» – словно девиз на латыни: «Время закончилось…»
На глаза Павла навернулись слезы. Он был уверен, что Илью убили спящим невообразимо жестоко, сначала воткнув нож в голову, а потом добив из пистолета. И он никогда не узнает, что Илья перед смертью молил бога только об одном: чтобы убийцы не догадались, что лежащий на диване человек – не Павел.
Ирина обняла мужа.
– Света обижается на тебя?
– Нет. Я же говорил тебе, что она очень хороший человек. Я думал, что она поймет меня, но она сделала больше: она будет помнить Илью. Это очень важно. Очень.
– Тсс… – Ирина села в постели, глядя на дверь. Она нащупала руку Павла и крепко сжала ее. – Там кто-то есть… Паша, мне страшно.
Мельник приподнялся на локтях и прислушался. За дверью действительно кто-то был. А пистолет лежит в ящике комода. Возле дивана.
Хейфец прошептал короткое обращение к богу: «Прости меня, Господи!» – и потянул курок пистолета. Раздался слабый щелчок. Вместе с ним сзади прозвучал негромкий голос:
– Привет, Карл. Пригвозди себя к месту и начинай медленно поднимать руки. Помнишь музыканта, которого вы сопроводили на тот свет? Из музыкальных терминов я помню только один – модерато [3]. Ты понял меня, Карл? Мед-лен-но.
Хейфец вместе с руками поворачивал голову. В двух шагах от него стоял маленький Валентин Авдеев и щурился одиноким зрачком непомерно большого для него пистолета. Хейфец ухмыльнулся.
Малыш, цокая языком, отрицательно покачал головой:
– Не надо, Карл. Меня, конечно, отдачей может выбросить в окно, но я не промахнусь.
– У меня тоже есть пистолет, – Хейфец выразительно скосил глаза на поднятую вверх руку.