— Голицын, вперед!
И они пошли.
Голицын резко открыл дверь в следующую каюту, но не спешил заходить, и правильно, поскольку тут же рой свинцовых пчел вылетел в открытый проход, после чего им еще и две гранаты под ноги швырнули.
«Как-то оно все неудачно», — думал Голицын, вылетая из знакомого ему разбитого окна следом за Татариновым и Диденко, умудряясь при этом вывернуть голову и смотреть в сторону носа корабля, дабы убедиться, что по борту никого нет. К ним бежали…
Опустошив рожок, Голицын перезарядился лежа…
Бух! Бух! Две гранаты одна за другой разорвались в каюте.
Диденко поднялся первым…
Дойдя до окон следующей каюты, Дед разбил их с маниакальным удовольствием, возвращая должок тем, кто швырялся в них «лимонками». Судя по звукам, сопровождавшим полет пуль, когда они только открыли дверь, в каюте был далеко не один человек.
Но сейчас орал только один, орал и стрелял в то самое окно, где недавно был ствол автомата Диденко.
Думая о собственном здоровье, мичман бросил ответный пламенный привет внутрь.
После того как надстройка разродилась остатками стекол, крик стих.
Войдя во вторую каюту надстройки и отвоевав еще несколько метров у команды корабля и охраны, спецназовцы осмотрели убитых. У них не осталось сомнений в том, что им противостоят те же самые люди, которые пытались убить их в Амстердаме.
— Гвардия доктора. — Татаринов осветил небольшим фонариком лицо покойника.
Между тем за соседней дверью раздалось еле слышное шуршание, и спецназовцы оставили помещение и снова вышли на правую палубу: мало ли чего там противник задумал.
Дверь открылась, и из нее вывалилось человек пять, которые палили во все стороны.
Покосили всех как траву. Если не ты, то тебя.
На той же палубе появились еще два человека, которые были готовы немедленно открыть автоматный огонь.
Спас Татаринова и компанию кто-то с крыши надстройки.
Расстреляв резвых двоих, поздоровался:
— Доброй ночи, господа.