Половины оборота задвижки хватило для того, чтобы открыть замок; не без усилий дверь подалась.
Я машинально ушел из прохода и провел рукой по стене в поисках выключателя. Я угадал, нащупав его слева от двери, но включать свет не торопился. Все шесть чувств сейчас, объединившись, включились в работу, особенно последнее, которое не раз выручало меня в самых неожиданных условиях. Я отчетливо услышал стон человека и определил его местонахождение…
Он был один. Если бы рядом находился кто-нибудь еще, пусть даже тот, кто нанес ему травму, он бы стонал по-другому и умолял помочь более громким голосом. Я приблизился к нему и включил фонарик. Мне пришлось вглядеться в окровавленное, разбитое лицо этого человека, и я распознал в нем Клима Полякова, по большей части по его густым усам, топорщившимся от запекшейся крови.
Я склонился над ним и, направив луч света на свое лицо, тихо спросил:
— Узнал меня?
Он закрыл глаза. Надолго. С облегчением. И эта продолжительная пауза дала понять мне, как долго он меня ждал. Как долго ждал помощи — если отбросить личности. Я нащупал его руку. Его пальцы слегка сжали мои.
— Говорить можешь?
— Угу, — простонал он.
— Подожди, я принесу тебе глоток воды.
Не зная всех деталей происшествия, я не рискнул включить свет в трюмном отсеке — он мог стать сигналом для противника. Так что я снова прибег к помощи светодиода на мобильнике. В дальнем углу отсека я обнаружил раковину. На верстаке — пустую бутылку из-под кваса. Вентиль на медном кране провернулся со скрипом. Неожиданно мощный напор ударил в дно бутылки.
Намочив носовой платок, я в первую очередь отер кровь с лица Клима, только потом дал ему напиться из бутылки. Он поблагодарил меня кивком головы, и лицо его тут же исказила гримаса боли, как будто он замкнул зубами оголенные провода.
Клим лежал возле сверлильного станка, и я только теперь сумел рассмотреть следы крови на краю плиты и под головой шкипера. И — испытал что-то вроде облегчения, в том смысле, что не перегрузил ли я себя подозрениями? Возможно, бедственное положение Клима — результат несчастного случая.
— Ты случайно ударился? Только не двигай головой.
— Нет, — ответил шкипер. И я различил жизненный блеск в его потухших было и даже свыкшихся с темнотой глазах.
— Хорошо. — Я приготовился к основному вопросу. — Где Аннинский?.. Клим, даже не пытайся увильнуть от ответа. Я все знаю. В тот день ты ехал за ним не для того, чтобы забрать его деньги, ты вез на бойню его двойника. В Солнечногорске вы остановились на АЗС. Сначала машину заправил Аннинский, потом ты. Пока ты пробивал чек, твой спутник вышел размяться и сэкономил тебе десятку, отблагодарив заправщика. Ты прикрикнул на него, и он сел обратно в машину. Ты не убивал Аннинского, ты вообще никого не убивал, только сыпал угрозами. Ты сидел за рулем своей машины, когда Аннинский выбежал из подъезда. Отвез его на дебаркадер, где он, как я думаю, занял лучшую каюту — Вадима Перевозчикова. А ты снова стал полноценным хозяином «двушки», которую делил с Аннинским, и поспешил перенести туда свои вещи. И это Аннинский отдал тебе приказ убрать меня.
Клим закрыл глаза:
— Так и было.
— Почему вы не убили двойника на дебаркадере? Ведь Анна тоже была здесь.
Клим задержался с ответом. Впрочем, ответ был очевиден и сводился он к тверской полиции: следствие наверняка настояло бы на экспертизе и в конце концов выявило подлог. Директор станции под стражей, а шкипер дает арифметические точные показания, что всегда настораживает следователя и побуждает его сделать в рабочем блокноте заметку: «Заученные показания». Он повторяет вопросы и получает тому доказательства. А в московской версии нет свидетелей, есть только одна подозреваемая, и ее математически точные ответы фактически говорят о ее невиновности. И спустя сорок восемь часов она скажет короткое: «Да, это он», — выбрав из нескольких снимков один, на котором изображен Николай Сергунин.
— Где Аннинский?