– Ну, западники ему вряд ли хозяйничать позволят.
– Договорятся! – как о решенном бросил Подлесный. – Да и тебе-то что за дело, как они там меж собой тушу делить станут. Главное, что без тебя!
– К чему ты все это?
– К тому, что пора о себе подумать, – Подлесный придвинулся. – Давай без пионерских лозунгов. Много ты за эти полтора года от банка поимел?
– Я бы попросил, – тонкие ноздри Игоря затрепетали.
– Зажал, небось, тайком от тестя миллиончик-другой. Так?
– Да что ты себе позволяешь! – Кичуй от негодования побелел.
– Что? И того нет?! Ну, брат, ты лох. На таком деле и не разбогатеть. Ты ж Гуревичу больше передал.
– Разговор считаю неуместным. Благодарю, как говорится, за информацию… – Игорь сделал намекающее движение.
На Подлесный прощаться не собирался:
– Но теперь-то ты с чем остаешься? Не Рублев, а ты? Иван Васильевич – плохого не скажу, – но ведь совок! Из тех, кому на миру и смерть красна. Пусть не победит. Зато слава какая. Что до конца, один против всех стоял! После этого где хошь будет востребован. Да и легко ему в принципиальность играть, – за десяток лет с Второвым на пару наскирдовали «бабок» с избытком. Наверняка попрятал по кубышкам. А ты лично с чем?
– К чему этот странный разговор? – Игорь увел в сторону сузившиеся глаза. Подлесный бил без промаха.
– К тому, что пора подумать о себе! У тебя с Кляйверсом разговор по поводу кондитерского холдинга прошлой зимой был?…Отвечай. Я ведь от его имени действую!
– Если от его, то должен знать. Я отказался обсуждать. Там главным образом заинтересована «Марсле», чтобы захватить наш рынок. Просто выдавливают конкурента и на его же площадях гонят свой ширпотреб, а Россия лишается собственной кондитерки.
– А тебе не все едино?
Игорь негодующе вскочил.
– Ну-ну! – осадил его Подлесный. – Наслушались от господина Рублева о национальной идее, о возрождении промышленности. И что имеете? Я сам в свое время в КГБ за идею эту людские судьбы пополам рвал. И чем кончилось? Понадобилось – раздербанили страну. И меня не спросили. Продай кондитерку. – Что-с? – Игорь подобрался зло. – «Марсле» за нее сотню миллионов баксов дает. – Не схудится им? «Юный коммунар» в четыре раза дороже стоит.
– В теперешних условиях да еще чтоб деньги быстро отслюнявить, сотня – даже круто. Главное, что усвой: не продашь подобру, завтра «Юный коммунар» все равно достанется вместе с банком тому же Онлиевскому, и – уже он вместе с Кляйверсом толкнет. А ты останешься сидеть с голым задом. Зато весь из себя в патриотизме.
– «Коммунар» на мне! – сухо напомнил Игорь.
– Это формально. А фактически – куплен на банковские деньги. И все это знают. Или попробуешь увести? Как думаешь, долго после этого проживешь? А если продашь «Марсле», то и Онлиевский, и Кляйверс закроют глаза. Даже наоборот – прикроют. Им-то тоже выгода, чтоб кондитерку до начала банкротства продать. Иначе другие кредиторы вони на всю страну поднимут, делиться придется. Всем выгодно, Игорь. А уж тебе-то! За здорово живешь такие «бабки» срубишь! – Хорошо, – уныло кивнул Игорь. – Я попробую еше раз убедить Ивана Васильевича.