– О чем речь! Ни одна сделка не пройдет, пока ты не утвердишь, – Онлиевский, интенсивно разжигавший в душе собеседника костер, с удовлетворением подметил блеснувшие в глазах огоньки. – Так что, сговорились и – побежали?.. Или все-таки что-то смущает? Тогда что именно: живот или совесть?
– Да тут… – Кляйверс поколебался.
– Смелее, – подбодрил Онлиевский, придвигаясь теснее.
– Видите ли, я перед отлетом имел встречу с руководством фирмы «Марсле». Они заинтересованы в приобретении фабрики «Юный коммунар». – Я их понимаю, – хмыкнул Онлиевский.
– К сожалению, там сильное противодействие. Я, конечно, ничего не обещал категорически. Но предполагал посодействовать, – признался Рональд. – Однако, по моей информации, документы компании, на которую оформлены акции «Юного коммунара», э… хранятся у вас. Так ли это? Онлиевский лишь тонко улыбнулся. И в улыбке этой Кляйверс прочитал подтверждение.
– Даже не знаю, как мне теперь объясниться с господами из «Марсле», – Рональд сделал стеснительную паузу.
– Хорошо! – быстро сориентировавшийся Онлиевский решительно хлопнул по ручке кресла. – Пусть это будет жестом доброй воли: беру на себя обеспечить – кондитерка твоя!
В подтверждение сказанного он протянул руку, которую раскрасневшийся Рональд Кляйверс с чувством пожал.
О том, что на самом деле права на акции «Юного коммунара» переоформлены на президента банка «Возрождение», говорить упертому голландцу Марк Игоревич, разумеется, не стал.
Он уже придумал, что именно следует срочно предпринять.
8
Игорь Кичуй подбросил поленце в камин, поправил повязку на шее, приподнял рюмку коньяка и ностальгически чокнулся с рамкой Андрюшиной фотографии, стоящей на столе. Прислушался к ровному гулу: метрах в трехстах от тестевого коттеджа шумело оживленное Пригородное шоссе.
Сам тесть, Иван Васильевич Рублев, на время решительных событий перебрался в Москву к новой пассии. При воспоминании о Манане Осипян Кичуй нахмурился.
На время своего отсутствия Рублев предоставил коттедж в распоряжение молодых. Инна вместе с малюсенькой дочкой и няней ушли спать, а Игорь все сидел, не в силах избавиться от давящих мыслей. Вот уж третий день он не появлялся в банке, переложив текучку на других. Где-то подхватил ангину и лечился то коньяком, то кипяченым молоком вперемешку с медом.
Хотя, если быть перед собой откровенным, – а Игорь гордился умением взглянуть на самого себя объективно-критически, – ангина его даже обрадовала, потому что появился легальный повод увильнуть от работы. Работы, которая еще недавно захватывала его всего, а теперь вызывала неприятие и досаду. Внешне Игорь старался выглядеть таким, каким был полтора года назад, когда все начиналось: умненьким, слегка инфантильным, вышколенно вежливым вундеркиндом. И таким привычно воспринимали его окружающие: будто свет угасшей звезды. Но – звезда-то угасла. Лишь самые близкие ощущали происшедшие перемены. Может, потому так тяжело ему в последнее время общаться с той же Инной.
События в банке неслись все быстрее, и давно уже не по его воле.
Он напоминал себе самонадеянного старателя, решившего застолбить золотоносный участок, пробившись по бурной реке. И не сумевшего совладать со стихией. Стремнина подхватила лодку и неотвратимо волокла ее к водопаду, нарастающий грохот которого становился всё явственней.
Происходящее напоминало наваждение: ведомые неутомимым Рублевым, они двигались от надежды к надежде. Но ни одна из них не обернулась результатом. Они готовили реестры, выбивали долги, добросовестно рассчитывались с вкладчиками, а главная цель: возврат лицензии и возрождение банковского бизнеса, – не приближалась. И – все меньше оставалось веры, что это случится.
А, потеряв веру, Игорь утратил энергию, сам себе все больше напоминая воздушный шарик, из которого потихоньку выходит живительный воздух.
Последним, потрясшим ударом стал внезапный отказ западных кредиторов от вхождения в банковский капитал. Это оказалось полной засадой!