– Попробовать, конечно, не вредно, но…
– Юрий Павлович, – Забелин поднял палец, придав одновременно голосу предельно допустимую беззаботность, – а у меня махонькая просьбишка. Больше так, для подстраховки. Ты о моей кредитной линии не позабыл, часом? Пора еще миллион выделять.
В трубке что-то заурчало. Было слышно, как по-утреннему прокашливается Баландин.
– Ты что, всерьез? – не сразу поверил он. – Жизнью банка не интересуешься, вот что я тебе скажу. Сидишь там в своем Лубянском болоте, как кулик. И ни о чем другом думы нет. Какая на хрен линия? Мы еще вчера кредитование свернули. Принято решение – все активы возвращать на «базу».
– Но ты же знаешь мою программу. И главное, осталось-то всего ничего. Хоть полмиллиончика «выгони».
– Не могу! – с видимым удовольствием отказал Баландин и повесил трубку.
– Говорил же! – констатировал Дерясин. – В банке как с похмелья. Носятся все в очумении. Слух ходит – сокращение готовится. А у нас Клыня на увольнение подал. Ну да вы знаете?
Забелин неохотно кивнул.
– Пытался поговорить. Ни в какую, – Дерясин чувствовал себя виноватым. – Вообще очумел парень. От всех шарахается. Хорошо хоть, свадьба его дурацкая расстроилась. Сказал я ему все-таки насчет этой мочалки и Баландина. А что, думаю, так и молчать? Женится, потом узнает – разве легче?
– А где она сама теперь? Ездит на «Мерседеса», как собиралась?
– На самокате не хотите? – мстительно съязвил Дерясин. – Баландин ее, похоже, по кругу запустил. Что она у него первая такая, что ли? Никогда ей Юрку не прощу! И с институтом жалко. Считай, на финише стояли. И ведь какой ценой. Да, цена оказалась недешевой. Забелин с саднящим чувством припомнил Жуковича, шумная, пошловатая, вызывавшая раздражение нахрапистость которого оказалась обычной мимикрией – за всем этим скрывался надломленный, ранимый человек с изветшавшей психикой. А теперь им же, Забелиным, сломленный окончательно – на звонки он не отвечал, а из установки, проведенной по просьбе Подлесного участковым милиционером, обнаружилось, что жену он выставил к теще, а сам беспробудно пьет – почему-то исключительно под классическую музыку.
Да тот же Клыня. А Юлочка! – как всегда, при мимолетном воспоминании об исчезнувшей Юле внутри у Забелина что-то скребнуло.
Он непонятно усмехнулся:
– В конце концов, для доброго живем. Так, Андрей?
– Так это, наверное. Забелин решительно достал блокнот, быстро списал цифры и протянул листочек Дерясину.
– Тогда держи. Здесь номер моего счета, там у меня как раз тысяч пятьсот. Уточнишь. Реквизиты кипрской компании знаешь. В общем, оформляй платеж на всё, что есть. Я подпишу. Прямо сейчас. И, как обычно, в одно касание – на «Лэнд». Надо, чтобы послезавтра деньги были в институте.
– Оформлю, конечно, – пробасил потрясенный Дерясин. – Только вы б подумали, Алексей Павлович. Такие деньги бухать. Не чужое как бы. Трудом заработали. А ну как банк не выправится?
– И думать не моги. Вот если мы с тобой вместо работы начнем об этом рассуждать, тогда и впрямь…
– И все-таки… Хоть сотню тысяч оставьте на атасе… – Андрей натолкнулся на нетерпеливый, упрямый жест, которому привык повиноваться. – Ну, да воля ваша.
Еще через два часа Забелина разыскал референт Керзона.