В тот же день по банку было издано распоряжение: «Предприятиям, инкассирующим наличные деньги, обеспечить отпуск средств со счетов в пределах инкассируемых сумм».
Но оказалось поздно: поступление в банк наличных денег прекратилось.
В центральном офисе царила паника, которую не смогли сбить самые строгие директивы Керзона. Люди встревоженно бродили меж кабинетами, пытаясь насытиться новыми слухами. Но не было среди них свежей, бодрящей, несущей успокоение информации. В помещениях теперь можно было встретить все больше небанковского вида людей, которые жали по углам сотрудников, горячо что-то нашептывая. Глаза совращаемых при этом загорались восторженным, смущенным огнем, – банк облипала первая паутинка перекупщиков долгов.Наконец случилось нетерпеливо ожидаемое – из Испании прилетел Второв. Накануне Чугунов подтвердил Забелину, что он вместе с заместителем директора института Флоровским значится среди приглашенных.
За полчаса до назначенного времени Забелин с Максимом поднялись на президентский этаж, бурливший от собравшихся, полных взвинченного ожидания людей, и укрылись в межэтажном эркере – том самом, где Забелин заполнял некогда заявку на злосчастный аукцион. – Пересидим здесь, – предложил он. – Не хочется как-то среди погорельцев.
Максим безразлично кивнул. Он и сам теперь смахивал на погорельца, так угнетенно переживал происходящее. Но и в облюбованном приятелями укрытии им не сужден был покой – с третьего этажа спускалась Леночка Звонарева. На чем-то сосредоточенная, она смотрела строго перед собой, совершенно не отвлекаясь по сторонам, и всякий другой, желающий укрыться от посторонних встреч, на месте Забелина вздохнул бы с облегчением – «пронесло». Но не Забелин – он, как никто, знал, что за монументальными стеклами-хамелеонами скрывается врожденное косоглазие. И, увы, не ошибся. Даже не повернув в сторону головы, Звонарева сделала пируэт и стремительно вошла в эркер.
– Алеша! Как же так? Уж ты-то? – не тратя времени на приветствия и совершенно игнорируя присутствие постороннего, страстно запричитала она. – Ну не помнишь прошлого, кто здесь вообще что доброе помнит? Но разве друзьями не остались?
– О чем ты?
– Полно хитрить. Что теперь-то хитрить? Ведь знал же! И хоть бы намеком. Господи! – Она уселась на диван, закрыла ладошками лицо. Плечи ее привычно задергались. – Столько лет, труда и… никому, никому нет дела.
– Много «зависло»? – участливо сообразил Забелин.
– Много. Очень. Миллион почти. Да всё, считай. Но ты какой умненький-разумненький оказался – свои-то вывел.
– Лена! Я – на скупку акций. Поверь, сам не думал.
– Акций! – Она фыркнула. – Придумывают кто во что горазд. Правду про нас говорили: «Террариум единомышленников». Серпентарий и есть. Глотку драть за банк все сильны были, а как до денежек – так каждый за свой карман уцепился.
– Хоть что-то осталось?
– Да что там осталось? Ничего, считай. Нищая. Ну, может, тысяч сто пятьдесят. Да и того нет. А у меня сын в Канаде. Дом в Коста-Браво – до сих пор не рассчиталась. – От свежих воспоминаний плечи Леночки вздрогнули, и она поспешно, отработанным движением просунула под очки носовой платок. Поднялась, пошатнувшись.
– Потерпи. Второв приехал – теперь выправимся.
– Ну что ты говоришь, право? Или смеешься? Кто выправится? Погляди лучше, что делается. Тут как при пожаре – кто спас, тот и спасся. Упаду к Папе в ноги. Все-таки для банка много сделала. И для него лично. Как думаешь, может, хоть половину вернет? А?
Посмотрела на виновато молчащего Забелина:
– Попробую все-таки.
Едва кивнув, она отправилась дальше, к залу ожидания.
– Это называется – «богатые тоже плачут!» – не удержался Максим. – Погоди-ка! Погоди. Это про какие такие поллимона она тут глаголила? Так это что? Стало быть, деньги, которыми мы опционы закрыли, – твои?!.. Я-то думал – и впрямь банковские…Ты сам невменяемый, – озарило Максима. – И это я тебе еще мягко, по дружбе. – Дело есть дело, Макс. Даже в блефе идут до конца. А у нас, считай, почти очко.