Новая граната нырнула в жерло гранатомета, направленного на выбитое окно. Первая ласточка подготовила дорогу для второй.
— Ловите гостинец.
«Фр-р» — прошелестел снаряд.
«БО-ОМ!!!» — разнеслось в ночной тишине.
— Вперед! — рявкнул Сердюк, смещаясь чуть левее.
Подскочившие к вагону Комиссаров и Беридзе знали свое дело. Один подставил ладони с переплетенными пальцами, второй поставил туда ботинок — рывок… бросок… И вот уже Беридзе ныряет в дымящийся черный проем, а потом тянет оттуда руку.
Но и Сердюк даром времени не терял.
Фр-р! Вторая граната угодила во второе окно, полыхнуло короткое, злое пламя. Взрывом выбросило наружу оплавленную бутылку, горящие клочья простыни, глянцевый журнал, трепыхающий на лету страницами.
— Кроха, Кястис! — громко позвал Сердюк.
Повторив трюк предшественников, поляк и латыш проникли в вагон, где уже звучали выстрелы и крики.
Сердюк же отбросил гранатомет, схватился за автомат, висящий на ремне, и упал на одно колено, разворачиваясь к протянувшемуся далеко вперед составу.
Из тринадцатого вагона высунулась проводница со всклокоченными волосами морковного цвета.
— Что тут происходит? — завопила она.
— Спецоперация! — заорал в ответ Сердюк. — Всем оставаться на местах.
— А где полиция? — не унималась проводница.
Пришлось утихомиривать ее пулями. Держась за поручень, она некоторое время стояла на ногах, содрогаясь при каждом попадании, как будто через нее пропустили ток высокого напряжения. Когда ее блузка превратилась в кровавые лохмотья, она рухнула вниз головой и исчезла в щели между вагоном и платформой.
На ее месте возник мужчина в железнодорожном кителе. «Начальник поезда, — определил Сердюк. — Небось с этой крашеной лахудрой чаи распивал, а то и что-нибудь покрепче».
Палец утопил спусковой крючок автомата. Из груди дежурного тоже полетели кровавые ошметки.
— Спецоперация! — проорал Сердюк, обращаясь к тем идиотам, которые отваживались не только выглядывать, но и выпрыгивать из своих вагонов.
Сердюк пальнул в любопытного пассажира, сменившего проводницу и ее незадачливого ухажера. Его лицо стало красным, как будто в него плеснули клюквенным соком. Он попятился и пропал из виду.