— Почему? — спросила Карина.
— Тебя это не касается. Бери и уходи.
Казалось, в уголках его глаз блеснули слезы, но скорее всего — нет. Карина поспешно схватила доллары и стала одеваться.
— Чудной вы, — пробормотала она, затягивая поясок на талии. — Впервые вижу мужика, которому деньги не нужны.
Ее клиент улыбнулся жутковатой улыбкой и произнес:
— Деньги мне не нужны, потому что меня больше нет. Я умер.
— Как же умерли, если вы живой, только немного пьяный?
— Пьяный я не немного, а очень. Потому что иначе не получится. Струшу. Не получился из меня предатель.
Когда он засмеялся, с трудом выталкивая из глотки сухие, каркающие звуки, Карина отпрянула и опрометью выбежала из комнаты. Из-за захлопнувшейся двери все звучал этот пугающий смех, поэтому она старалась как можно громче топать каблуками, чтобы поскорее заглушить его.
Красоткин проснулся среди ночи в ярко освещенном гостиничном номере, провел рукой по лицу и с удивлением обнаружил, что глаза его мокры от слез. Надо же! Он и в детстве никогда не плакал, если верить воспоминаниям. Страстно хотелось помолиться, но он посчитал, что не вправе делать это, а потому просто встал, хлебнул обжигающего виски и подошел к окну.
Москва полыхала огнями, но все равно была погружена во мрак. Отражение освещенной комнаты не заслоняло собой ночь, а лишь подчеркивало ее давление снаружи. Оконные стекла казались ненадежной преградой между светом и тьмой, грозящей хлынуть в отель и разом затопить его, как бездна поглощает затонувшие корабли.
Красоткин уткнулся лбом в холодное стекло. Это было приятное ощущение. И главное, теперь он не видел себя. Как будто его не было. Как будто его УЖЕ не было. И ведь не будет, а?
Леденящий страх дохнул в затылок, взъерошив волосы и наполнив уши слабым звоном. Показалось, что за спиной кто-то есть. Не просто КТО-ТО, а Смерть, готовая похлопать Красоткина по плечу: «Эй… Эй! Я здесь». Очень хотелось обернуться, однако это невозможно было сделать. Поскорей бы опьянеть.
Красоткин опять приложился к бутылке, а потом минут пять преодолевал рвотные спазмы, кривляясь, как безумный паяц. Зато в голове зашумело, зрение смягчилось и стало расплывчатым. Лишь тогда Красоткин повернулся назад и настороженно оглядел пустой номер, постепенно убеждаясь, что за спиной никого нет. Присел на подоконник и замер, прислушиваясь к тишине и своим ощущениям.
Было гадко. Было жутко. Было тревожно. Красоткин понимал, что отныне это может стать его обычным состоянием. Издерганный, жалкий, несчастный, он будет ждать, когда его арестуют, — ждать каждый день, каждый час, вздрагивая от каждого звонка или шума подъезжающей машины. И однажды это случится. И выведут его из дома, а он, криво улыбаясь, скажет родным, чтобы не волновались: мол, это ошибка, я скоро вернусь.
Но не вернется. И в конечном итоге все они узнают, в чем дело. И пойдут ахи да охи: «Как?.. Неужели?.. А мы и не подозревали… Кто бы мог подумать…» Особенно постарается жена. Ведь, уступив ей, он стал жалким, презираемым предателем.
«Но самое плохое, — подвел итог Красоткин, — что наказанием в виде лишения свободы тут не отделаешься. По моей вине погибли люди. Страшно подумать: двенадцать человек! Значит, я убийца, душегуб. Уголовным кодексом для таких предусмотрены самые разные наказания. А библейская статья только одна: котел с бурлящей смолой… — Он потер ладонями лицо, как будто оно онемело на морозе. — Интересно, как описали бы ад древние, доживи они до наших дней? После всех этих сталинских гулагов и гитлеровских освенцимов?»
Красоткин захохотал и осекся, сообразив, что только что рассуждал вслух. Удел всех приговоренных к пожизненному заключению в одиночной камере.
— Не хочу, — сказал он, тщательно выговаривая каждый слог. — Ни за что.
В половине четвертого утра он обнаружил, что вторая бутылка тоже пуста. Тогда он поднял валяющийся на полу галстук и, чтобы ни о чем не думать, включил телевизор. На экране высветились две загорелые девицы, прикидывающиеся лесбиянками. Мясистый атлет, присоединившийся к ним в спальне, прикидывался, что ему не терпится поиметь подружек вместе и поодиночке, а сам, судя по вымученной улыбке, дождаться не мог, когда получит гонорар и отчалит. Лица у девиц были такими же гладкими, как их блестящие от крема ягодицы.