«Все!» — промелькнуло в мозгу водителя Караваева за доли секунды до того, как мозг этот был выдавлен из расколовшегося черепа и выжжен беспощадным пламенем такой чудовищной температуры, что эксперты потом находили среди черных обломков расплавленные золотые коронки и латунные блямбы вместо джинсовых пуговиц.
Одежда и волосы людей, которые сидели в автобусе, вспыхнули, а сами они были разорваны в клочья. Пассажиры, стоявшие снаружи, бросились врассыпную, закрывая головы от падающих кусков плоти и обломков. Каждый думал, что он погиб, и по всему вокзалу раздавался полный отчаяния многоголосый крик.
Продавщицу мороженого отшвырнуло от лотка метра на три, она с размаху села на скамью, увидела гигантский клуб черного дыма и лишилась глаз, выжженных языком пламени. Ударная волна разбрасывала в стороны или сбивала с ног всех тех, кто имел несчастье оказаться в пределах досягаемости, и троим из них было не суждено подняться. Кроме того, взрывом снесло козырек здания вокзала, под которым нашли смерть еще двое.
В общей сложности террористический акт унес жизни тридцати одного человека, а еще двадцать получили тяжелые ранения и травмы. Тех, кто отделался вывихами, синяками и царапинами, никто не считал — не до того было. Шок был настолько сильным, что многие очевидцы, включая мужчин, бились в истерике.
Но громче криков звучал визгливый смех продавщицы мороженого.
— Я ничего не вижу, я ничего не вижу! — причитала она, содрогаясь от конвульсий, напоминающих хохот.
Если бы она не ослепла, ее взору открылась бы ужасная картина. На месте «ПАЗа» чернела груда обломков — неправдоподобно маленькая по сравнению с автобусом, из которого она образовалась. Тела пассажиров — за исключением тех фрагментов, что разбросало по округе, — обратились в чадящие головешки. Продавщице мороженого, например, казалось, что где-то рядом подгорела шаурма, но это была такая мелкая неприятность на фоне огромной беды, постигшей ее.
Поднявшись со скамьи и выставив перед собой руки, продавщица принялась шарить ими, приговаривая:
— Лоток… Где мой лоток с мороженым?
Морозильный агрегат, как ни странно, уцелел, лишь слегка помялся при ударе о металлическую опору. Но раздвижные пластиковые покрышки расплавились, а электрический шнур воспламенился, так что мороженому было суждено превратиться в липкую кашу. Почему это так беспокоило ослепшую продавщицу? Почему искала она не врача, а свой дурацкий лоток, никто не знает. Природа человеческой психики представляет собой неразрешимую загадку даже в обычных условиях, не говоря уже об экстремальных, когда люди частично теряют рассудок и ведут себя так, словно их подменили.
То же самое можно было наблюдать на вологонском автовокзале, где после недолгой паники началось столпотворение. Некоторые звонили в «Скорую» и в полицию, некоторые оказывали первую помощь пострадавшим, но подавляющее большинство просто сгрудились вокруг места взрыва. Взоры зевак торопились запечатлеть отрывочные сцены, будоражащие воображение: лужи запекшейся крови, детскую ногу в босоножке, мужскую голову с выбитыми зубами, окровавленное тряпье, повисшее на проводах. И гудели, гудели возбужденные голоса, временами напоминая по тембру и интенсивности шумный птичий базар:
— Что это было, а? Что это было?
— Газовый баллон рванул… Автобус на газе ездил…
— Какой газ, какой газ! Террорист гранату бросил, я собственными глазами видела.
— Откуда у нас террористы?
— Оттуда, откуда у всех.
— Там женщина заживо горела. Вопила — ужас!
— Это другая вопила. В автобусе всех всмятку, как и не бывало.
— Да, страсти господни…
Примерно такова была коллективная народная эпитафия над дымящимися останками автобуса, превратившегося в братскую могилу.