Она отвернулась и не отвечала. Вокруг ее нежных ноздрей и дрожащих губ были жалкие красные пятна.
– За что? – повторил он своим странным, мягким, глубоко проникающим голосом.
Она довольно вызывающе взглянула на него.
– Потому что я сказала, что мы собираемся завтра пожениться, а он стал на меня давить.
– Как же он на тебя давил?
Ее рот снова открылся, она вновь вспомнила эту сцену и на глаза опять навернулись слезы.
– Потому что я сказала, что ему все равно – а так и есть, только меня обижает его жажда власти надо мной, – сказала она и рыданья вырывались из ее горла все то время пока она говорила, и это заставило его улыбнуться, так как казалось ему ребячеством. Однако это было не ребячество, это было смертельное противостояние, ужасная рана.
– Это не совсем так, – сказал он. – А даже если и так, то ты не должна была этого говорить.
– Это так! Так! – рыдала она. – И я не позволю ему издеваться надо мной, притворяясь, что он любит меня – когда это не так; ему все равно, разве он может… нет, он не может…
Он молча сидел. Она тронула его до глубины души.
– Ну, раз он не может, тебе не нужно было выводить его из себя, – тихо ответил Биркин.
– А я любила его, любила, – рыдала она. – Я всегда его любила, а он так со мной обошелся…
– Значит, это любовь от противного, – сказал он. – Ничего страшного – все будет в порядке. не о чем так плакать.
– Нет есть, – сказала она, – нет есть, есть.
– И что?
– Я больше не желаю его видеть.
– Пока что... Не плачь, тебе все равно пришлось бы разорвать с ним отношения, так уж вышло, не плачь.
Он подошел к ней и поцеловал ее красивые хрупкие волосы, нежно прикоснувшись к ее мокрой щеке.
– Не плачь, – повторил он. – Не надо больше плакать.
Он прижал ее голову к себе, очень крепко и нежно.