Письмо это разогнало последние сомнения Густава, но он все не решался объявить Нишетте о своей женитьбе и положил отдалить, насколько возможно, критическую минуту. Его удерживала оставшаяся к гризетке привязанность, и ему не хотелось отравить ее последнее удовольствие провожать его до Шалона.
«Нет, — думал он, — пусть она это узнает, когда уж я буду далеко. Не хочу, чтобы к ее воспоминаниям о последних проведенных со мною днях примешивалось тяжелое чувство. Пусть поймет мою боязнь огорчить ее, пусть увидит в ней последний залог любви. Объявить дурную новость никогда не поздно; да и почем я знаю: может быть, ее страдания, слезы удержат меня?.. А мое счастье там — Эдмон прав — я чувствую, что уж теперь там мое сердце».
Бывают положения, которых никак нельзя выражать женщине, оставляемой для другой, потому что в любви нет выражений, неточных или смягчающих горечь мысли, — а между тем, самое положение требует исхода.
Когда любившие друг друга могут быть вместе и не возбуждается в них ничего, кроме тихих воспоминаний прошедшего, когда, разобрав свое сердце, мы в нем не находим любви к женщине, некогда ее нам внушавшей, и сознаем, что любим другую, — если бы можно было ясно очертить ей состояние своего сердца, незаметно, нечувствительно довести ее сердце до умеренной температуры кроткой, ощущаемой к ней привязанности и обратить остающуюся в ней любовь в дружбу честную и преданную — как бы от этого выросла нравственная сторона человека! Такие признания, к несчастью, возможны только с немногими, исключительно развитыми натурами; прежде всего самолюбие и потом рассудок дают им силу затаить свое горе и потом разом дунуть на свое прошедшее.
С Нишеттою это было невозможно: она бы разразилась рыданиями и упала на колени перед Густавом.
А необходимо было покончить.
Густав написал г-же де Пере, что на другой день после получения ею письма он уже будет в Ницце. Это значило, по заключенному между ними условию: «Я прошу руки Лорансы де Мортонь».
В тот же вечер он выехал вместе с Нишеттой в Шалон.
Гризетка была в восхищении. До сих пор она никуда не выезжала из Парижа. Все ее занимало. Бедняжка не знала цели путешествия, начатого так весело.
В Шалон они приехали в шесть часов утра.
Пароход отправлялся в Лион в двенадцать.
Нишетта, всю дорогу заставлявшая Густава повторять, что он ненадолго с ней расстается, была весела все время.
Пока перенесли с берега и укладывали вещи пассажиров, она оставалась на пароходе.
Дали сигнал отплытия.
Нишетта обняла Густава и сошла на берег. Домон, чтобы дольше ее видеть, оставался на палубе. Пароход удалялся.
Чтобы не опечалить Густава, Нишетта закричала, улыбаясь: