— Клеветница! Клеветница! — повторил он. — Жало змеи, если не убивает жертву, но все же отравляет ее…
Такова сила клеветы.
VI. Пред угасающей жизнью
Борьба самых противоположных чувств происходила в душе Федора Дмитриевича Караулова во время его путешествия вместе с графиней Конкордией Васильевной по железной дороге.
Насладившись всецело чувством высокого, чистого наслаждения — быть вместе с любимой женщиной, он перешел к разрушающему анализу, в силу которого его умственному взору стали представляться картины мрачного будущего.
Его стала пугать эта предстоящая ему жизнь под одной кровлей с предметом его многолетней любви.
Он чувствовал, что эта любовь разгоралась в его сердце с новой силой, силой, пред которой может померкнуть ее чистота.
Караулов с ужасом наблюдал, что его чувство к графине начинает граничить со страстью, а сидевшая против него двадцатишестилетняя женщина в полном расцвете своей красоты, конечно, не могла служить успокоительным зрелищем.
Федор Дмитриевич переносил страшные муки, незнакомые большинству современных мужчин.
Это большинство не имеет понятия о любви, хотя и говорит о ней с красноречивым пафосом.
Смешивая вспышки чувственности с чувством, они осмеливаются называть любовью свое животное влечение, при котором женщина играет роль самки.
Платоническая любовь недоступна их понятию. Они смеются над борьбою между телом и духом, именно той борьбою, которую выдерживал несчастный Караулов.
По прибытии на виллу Караулов и графиня нашли маленькую Кору полулежащей в своем кресле в гостиной.
Она ждала их и потому приказала перенести сюда свое кресло.
При появлении Федора Дмитриевича девочка приподнялась и протянула ему обе руки.
Она узнала его, несмотря на прошедшие годы.
Черты лица лечившего ее в Киеве доктора врезались в память ребенка.
— Наконец-то, доктор, вы приехали… Я так ждала вас. Лучше поздно, чем никогда. Не правда ли, вы меня вылечите? — сказала она тем слабым грудным голосом, который указывает на сильное поражение легких.
Караулов смотрел на нее, и сердце его надрывалось от сознания своей беспомощности — он опытным глазом врача читал смертный приговор на изможденном лице несчастной девочки.
В его медицинской практике он, конечно, видел много тяжелых картин, но к одной из них он не мог привыкнуть — это к смерти ребенка.