– Как вы думаете, были ли у Луи причины недолюбливать своего брата?
– Моя мама всегда говорила так: «Покажите мне хоть одну семью, где братья и сестры никогда не ссорятся между собой».
– Трудно с этим спорить, – согласилась я, не дав ему возможности отклониться от темы. – Но, может, было что-то… особенное?
Мой вопрос не удивил его, скорее, смутил, привел в некое замешательство. Он не торопился с ответом. Сначала налил себе еще немного белого вина, сделал несколько глотков, потом только решился заговорить. Его крупный нос с красными прожилками, а также изрядное количество пустых бутылок из-под «Пулли» и «Монтраше», замеченное мною в гараже, свидетельствовали о его склонности к крепким напиткам. Может, даже чрезмерную.
– Нет смысла вам рассказывать про Луи и Дэвида, если вы ничего не знаете об Андре Барле…
– Так расскажите о нем, – попросила я, ободряюще улыбаясь.
Еще пара глотков фруктовой наливки, и он наконец приступил к долгому рассказу. Я внимательно слушала его, улавливая издалека приглушенное шуршание песчинок в песочных часах. Когда последняя песчинка упадет в нижнюю чашу, я и сама упаду в объятия Дэвида, моего супруга.
– Чтобы понять, кто такие братья Барле, – начал Арман свое повествование, – нужно знать, с чего начинал их отец. А начинал он практически с нуля. После войны он унаследовал маленькую, находящуюся на грани краха фабрику по производству деревянной мебели, недалеко от Нанта. Ей удалось устоять в этот трудный период только благодаря тому, что там изготовляли сосновые гробы скверного качества, но клиенты в те времена были не слишком требовательны.
Я содрогнулась, представив себе кривоватые траурные изделия из мягкой древесины, не придав особого значения намеку на черный юмор, обычно не свойственный моему собеседнику.
– Гробы?
– Представьте себе. Ни у кого тогда не хватало средств на новую мебель, а вот гробы, поверьте мне, на них тогда был огромный спрос.
Сколько же лет было Арману во время войны? Он на вид не так стар, чтобы помнить ужасы оккупации…
– Но Барле так и не разбогатели на похоронном сервисе? – робко заметила я, в надежде, что Арман не станет опровергать мое предположение.
– Нет! Пьер, отец Андре, тогда уже начал менять профиль деятельности. От дерева он мало-помалу перешел к производству бумаги. А от бумаги – к типографии и издательскому делу. Он инвестировал деньги в несколько местных изданий, особенно, и, как поговаривали, в тесном сотрудничестве с оккупантами, в газету «Салют».
– Вот как? А что случилось после освобождения?
– Отец и сын быстро сориентировались и, должно быть, дали на лапу кому надо, потому что как по мановению волшебной палочки «Салют» незадолго до освобождения вдруг превратился в «Освобожденный край» и стал главным печатным органом движения Сопротивления на западе. Кстати, в это самое время Пьер сделал своего сына директором газеты.
Образ владельца региональной газетенки никак не вязался с фигурой Дэвида Барле, главы гигантской медиаимперии. Что могло произойти такого значительного, чтобы перенести семейство Барле с берегов Луары на берега Сены? Возвысить от мелкого бизнеса до уровня Парижской фондовой биржи?
– Андре быстро доказал, что способен на большее, по сравнению со своим отцом, – продолжил Арман.
– Каким образом?
– Он начал с того, что воспользовался связями своей семьи с НСС…
ebooksa