Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кто такой Саша Грей?

Бану посмотрела на него озадаченно.

– Ты какой-то не от мира сего.

Кафар заметно погрустнел, и Бану смилостивилась.

– Не такой, а такая. Это известная порнозвезда. – И упреждающе уточнила: – Её все знают. По всему интернету про неё шутки гуляют, неужели ты не видел?

– Я… редко захожу в интернет. – Кафар совсем скис.

– Какой ты молодец! – подбодрила его Бану. – Значит, у тебя есть голова на плечах.

– Хочешь потанцевать бачату со мной?

Он был костлявый и казался невесомым. Бану представила себе, как их кости будут клацать друг о друга, и улыбнулась.

– Ну давай.

Кафар долго выбирал диск с музыкой и наконец нашёл бачату, которую Бану никогда не слышала ни на занятиях, ни на вечеринках. Это не была бездумная весёлая песенка, которые так любило Веретено, скорее в ней чувствовался даже некоторый трагизм, мысль, страсть. Кафар взял Бану за руки так бережно, как будто она была сложена из бумаги, и вёл так же осторожно, но потом разошёлся и повёл уверенно, словно стоял за штурвалом корабля. Внезапно Бану поняла, что ей легко, так легко, как не было ни с одним из партнёров, и, хотя Кафар исполнял незнакомые движения, она ни разу не запнулась и даже не задумалась о том, как нужно танцевать. Он оказался совсем не таким костлявым, как она думала, а мягким, даже немного зыбким. Они кружились, слившись с музыкой и друг с другом, и его колени были её коленями, его руки заканчивались там, где начиналась её талия, ей передавались его колебания, и она продолжала их с умноженным пылом, словно резонатор для камертона. Волосы Бану взлетали и падали, когда Кафар поворачивал её или наклонял до самого пола, под которым замерли мыши, прислушиваясь к звукам и вибрациям. В эти мгновения Бану поняла, что бачату можно танцевать хорошо, если настроиться на чувства своего партнёра и довериться ему полностью, а Кафар очень располагал к этому.

Время растянулось, и танец никак не заканчивался, да они оба и не хотели, чтобы он прекратился.

Но тут повеяло холодом – кто-то открыл входную дверь и, стуча каблуками, спустился по ступеням. Кафар вздрогнул и отпрыгнул от Бану. Вошла одна из многочисленных обезличенных девушек непонятного возраста. Эту Бану всегда принимала за умудрённую бурной жизнью и ею же потрёпанную женщину лет тридцати пяти, но потом случайно узнала, что ей шестнадцать. От всех прочих эту отличало только одно: танцевала она хорошо.

– Бану! Ты что тут делаешь такое странное? Танцуешь бачату сама с собой?!

– Ха-ха, как смешно, – отозвалась Бану.

– Нет, правда. Что это было?

Бану с негодованием посмотрела на Кафара, который отошёл в заложенный дверной проём и стоял, почти растворившись в тени. Он, как и в прошлый раз, поднёс палец к губам.

– Да. Танцую сама с собой. Бачату, видишь ли, надо танцевать с тем, кого любишь. Поэтому я танцую её с собой.

Покосившись в сторону Кафара, Бану увидела, что он едва заметно улыбается.

– Здесь все какие-то пришибленные, причём каждый по-своему. – Бану рассказала Лейле о Кафаре, и не только о нём. – Веретено из всех сделало чудиков.