Пьер кивнул:
– Ладно. А потом ты снова сядешь на место, понятно?
– Понятно.
Я побрела к белью с видом человека, только что потерявшего последнюю надежду, и осторожно уложила Дашу. Я понятия не имела, что делать, но что-то надо было делать. И немедленно.
Когда я обернулась, свет на потолке замигал. Не одна лампа, а почему-то все сразу. Наша огромная прачечная то погружалась в темноту, то снова освещалась. И вдруг одна из стиральных машин загрохотала. Могу поклясться, что подобные звуки издавала только Старая Берта, однако до этого я сама отключила её от розетки!
– Что за чёрт?!
Пьер вскочил и, не выпуская нож из руки, прыгнул мимо меня к стиральным машинам.
Это был мой шанс. Я схватила бутылку с грушевым шнапсом и со всей силы хватила ею Пьера по голове. Бутылка, как ни странно, не разбилась. По инерции она вылетела у меня из рук и обиженно покатилась по полу. Пьер упал на колени. К сожалению, вырубить его мне не удалось, разве что слегка оглушить.
Бывают же на свете такие люди с железными черепами! К тому же он по-прежнему держал в руке нож.
Я огляделась по сторонам и лихорадочно схватила первое, что попалось мне под руку. Это оказался утюг.
Шатаясь, Пьер поднялся на ноги. Ни в коем случае нельзя было дать ему окончательно прийти в себя, поэтому я схватила утюг за провод, размахнулась и запустила его Пьеру в ноги. Где-то я читала, что голень – самая крупная кость человеческого организма и что, если её повредить, у человека просто глаза вылезут на лоб от боли.
Похоже, так оно и было, особенно если в голень со всей силы врезается металлический утюг, раскрученный на проводе, как камень на верёвочке. Пьер заорал и снова упал на колени. На этот раз он выронил нож. Острый край утюга даже порвал ему брючину.
Старая Берта или какая-то другая неожиданно загрохотавшая техника тем временем умолкла. Свет тоже перестал мигать.
Яростно сопевший Пьер пытался подняться на ноги, уцепившись за Толстую Бабёху. Вопреки своей всегдашней привычке, Павел сегодня выключил её, не догладив бельё. В катке осталась пятиметровая парадная дорожка из штофа, ширина которой была около пятидесяти сантиметров, одна из тех, которые в ресторане использовались для сервировки праздничного ужина. Две трети дорожки оставались неглажеными.
Недолго думая, я схватила свободный конец дорожки и воткнула его между валиками Толстой Бабёхи с другой стороны от Пьера, барахтавшегося рядом, так, что он оказался как бы в петле из ткани, перевела выключатель сбоку в положение «вкл» и отскочила назад.
Пьер и моргнуть не успел, как оказался вплотную прижатым к бельевому катку, куда слева и справа от него затягивало дорожку. А то, что затянуло бельевым катком, освободить можно было только с большим трудом – уж это было известно всем в прачечной. Хотя повар бешено размахивал руками, дотянуться до выключателя он не мог.
– Ты, коварная дрянь! – проревел Пьер, когда до него дошло, что он оказался в ловушке, притянутый к одному из самых мощных гладильных катков в отрасли прачечных услуг. В смысле, когда Толстую Бабёху приобрели, так оно, без сомнения, и было. – Я тебя всё равно замочу!
– Скорее уж каток тебя разгладит так, как праздничную скатерть, – сказала я.
На всякий случай я наподдала ногой по ножу, и он улетел под плиссировочную машину, стоявшую тут же.
– Ну ладно, я пока пойду. – Я вежливо попрощалась и взяла Дашу с кучи белья. – Если уж я пробралась через угольный подвал внутрь, то наверняка выберусь через него и наружу. – Привет Людвигам!
ebooksa