— Лететь долго туда, — сказал Себастьян. — И путь капитан весь сам пролетит.
— Капитану много о чем надо подумать, — предположил Кейтин.
Мыш спустил лямку с плеча.
— А еще он много о чем думать не хочет. Эй, Кейтин, может, в шахматы?
— Тебе фора в ладью, — сказал Кейтин. — Так по-честному.
Они устроились за игровой доской.
Три партии спустя по кают-компании разлился голос фон Рэя:
— Все в проекторные. Впереди мудреные встречные течения.
Мыш и Кейтин оттолкнулись от булькресел. Кейтин вприпрыжку побежал к дверце за змеящейся лестницей. Мыш припустил по ковру, взлетел на три ступени. Зеркальная панель ушла в стену. Он переступил через ящик с инструментом, моток кабеля, три выброшенные плитки памяти с мороженой обмоткой — тая, они изгваздали пол солью там, где высохла лужа, — сел на ложемент. Вытряхнул кабели, воткнул.
Ольга заботливо помигивала над, под и рядом с ним.
Встречные течения: красные и серебряные блестки, швыряемые горстями. Капитан решительно шел против потока.
— Крутым вы были гонщиком, капитан, — констатировал Кейтин. — На какой яхте летали? У нас в школе гоночный клуб арендовал три яхты. Я думал, не попробовать ли и мне один семестр.
— Заткнись и держи крыло ровно.
Здесь, внизу галактической спирали, звезд куда меньше. Гравиметрические сдвиги не буйствуют. Полеты вблизи центра галактики с его более плотным приливом требуют работы с десятком конфликтующих частот. Здесь же капитан вынужден перебирать даже сгустки следов ионных модуляций.
— Куда мы вообще летим? — спросил Мыш.
Лорк показал координаты на статической матрице, а Мыш прочел их с матричного движка.
Где же звезда?
Возьмите концепции «отдаленный», «обособленный», «неяркий», выразите строго математически. При подобном переводе они исчезнут.
Но за миг перед этим — вот она.
— Моя звезда. — Лорк развел крылья, чтобы видели все. — Вот оно, мое солнце. Вот моя нова со светом восьмивековой давности. Гляди хорошенько, Мыш, и откинь крыло как следует. Если твое халтурное крылевание отдалит меня от звезды хоть на секунду…