— Капитан, вы чего?
— …я спущу колоду Тййи по твоему пищеводу, поперек. Крыльни́ назад.
И Мыш крыльнул, и вся ночь пронеслась в его голове.
— Здешние капитаны, — излагал Лорк, оставив течения позади, — когда попадают в модуляционный кавардак срединного узла, не в состоянии оседлать прилив в сложном скоплении вроде Плеяд и спастись. Они сходят с осей, закручиваются и прут напролом через любую заваруху. Половина известных аварий приходится на эксцентричных капитанов. Я общался с некоторыми. Они говорят: здесь, на окраине, именно мы то и дело бьем корабли в гравиштопорах. «Вечно вы дрыхнете на этих своих ниточках», — говорят они. — Он засмеялся.
— Слушайте, капитан, вы ведете уже очень долго, — сказал Кейтин. — Впереди вроде ясно. Может, вам пока отключиться?
— Я не прочь подрючить пальцами эфир еще одну вахту. Ты и Мыш — втыкайте дальше. Прочие марионетки — обрезайте ниточки.
Крылья сдувались и складывались, пока все и каждое не стали отдельным лучиком света. И свет погас.
— А, капитан фон Рэй, кое-что…
— …мы хотели кое-что спросить…
— …в тот раз. Не будет у вас еще…
— …не скажете, куда вы положили…
— …если вы не против, капитан…
— …блажь?
Ночь затихает у них на глазах. Машущие крылья несут их к проколу в бархатной маскировке.
— Спорим, они все время кайфовали в шахтах на Табмене, — заметил Мыш чуть погодя. — Я тут поразмыслил, Кейтин. Когда мы с капитаном шкандыбали вниз по Злату за блажью, там были типы, которые пытались завербовать нас в шахты на работу. Ну и я подумал: втык есть втык, разъем есть разъем, и если я с этой стороны, мне должно быть почти по барабану, что́ с той — крыло звездолета, аквалатовая сеть или шахтерский бур. Думаю, может, поишачить там немного.
— Да воспарит тень Эштона Кларка над твоим правым плечом и да охранит левое.
— Спасибо. — Еще чуть погодя Мыш спросил: — Кейтин, почему, когда меняешь работу, все время говорят «с Эштоном Кларком»? В Куперовке рассказывали, что мужика, который изобрел втык, звали Разъем или как-то так.
— Русийон, — сказал Кейтин. — Но для него это явно было злосчастное совпадение. Эштон Кларк жил в двадцать третьем веке, философ дробь психолог, чьи работы вдохновили Владимира Русийона на разработку нейронных втыков. Я думаю, ответ — работа. Мыш, труд, каким его знали до Кларка и Русийона, был совсем не то, что сегодня. Человек мог прийти в офис и запустить компьютер, соотносивший огромные массивы чисел из отчетов о продажах, скажем, пуговиц — или иной похожей архаики, — как пуговицы продаются в таких-то районах страны. Труд этого человека был важен для пуговичной индустрии: на основе данных решалось, сколько пуговиц произвести в будущем году. Но хотя этот человек делал важную работу для пуговичной индустрии и пуговичная индустрия его нанимала, оплачивала и увольняла, он мог неделями не видеть ни единой пуговицы. Ему платили сколько-то денег за то, что он запускает компьютер. На эти деньги его партнер покупал еду и одежду для него и всей семьи. Но не было никакой
Мыш глазел на звезды.
— Я помню, цыгане иногда им проклинали. — Чуть подумал. — Ну правильно, мы ж неразъемные.