Ничего не изменить

– Стой! Прекрати! Кто ты такой? – Отталкиваясь руками и ногами, моряк пытался помешать длинным грязным пальцам сомкнуться на своей шее. Но нападавший лишь хрипел, и ещё более неистово пытался задушить старика. Смутьянов наблюдал за тем, как медленно приближалась смерть через этого безумца. Ещё секунда, он дотянется, и всё будет кончено. Но не этого ли он хотел?

Хруст сломанного дерева прервал сцену убийства. Бродяга исчез куда-то, а вместо него появился старый товарищ. Он похлопал Виктора по щекам и расстегнул куртку с рубашкой, ослабив ворот. Шкипер привстал, огляделся и увидел, что из виска нападавшего торчит огромный кусок доски с гвоздями. Для него всё было кончено, лишь судороги умирающего свидетельствовали, об отголосках уходящей жизни.

– Витя! Ты в порядке, он тебе не навредил? – Симонов взволновано смотрел на товарища.

– Не… нет вроде, – старик провёл рукой по шее, прокашлялся. – А этот… всё?

Качающейся походкой Симонов подошёл к убитому и потрогал пульс на шее. Грустно покачал головой и вернулся к Смутьянову. Сел и обхватил голову руками. Они сидели молча, смотря перед собой. Настал какой-то непонятный ступор, оцепенение, после всего случившегося. Дозорный снова и снова переживал то, что произошло на маяке, когда он случайно прервал жизнь своего молодого товарища. Шкипер пытался осознать, как только что он пытался свести счеты с жизнью, а его спас от этого случайный убийца. Нужно было просто переварить это, нужно было время. Они молча поднялись, оба обессиленные, взяли тело и стащили его к краю обрыва. Убийца он или нет, но погребение у этого человека будет. Так надо. Белая, как кукла, фигура удалялась, пока не ударилась о водную гладь. Старики немного посмотрели, как она уходит на глубину, шкипер поднял пистолет и моряки пошли обратно к домику.

Уже сидя у печки-буржуйки, греясь и смотря на огонь, Виктор рассказал, зачем ушёл и что пытался сделать. Оказывается, Вячеслав подозревал, что тот хочет свести счёты с жизнью, но не стал мешать товарищу – он взрослый человек и такие серьёзные решения в непростое время принимаются самостоятельно. Услышав выстрел, дозорный прибежал и увидел, как на Смутьянова напали. Оторвал от заборчика доску и ударил нападавшего. Он и не думал убивать его, лишь хотел оглушить, но побоялся, что не хватит сил. В злополучной доске оказались гвозди и, по горькой случайности, они принесли смерть несчастному. Случай решил судьбу двух стариков – убийцы, мародёры, беглецы. Легли спать молча, но каждый думал о своём. Ночные птицы молчали.

Глава десятая. Солнце не горит

Рассвет был мягким и тихим, ласковым, теплым, неизбежно проникающим через тонкие занавески охотничьего домика. Пение утренних птиц вливалось в тихий шум моря и создавало удивительную музыку. Такое утро однажды было у каждого человека на этой земле – прекрасное начало дня, после которого хотелось жить. Божественный подарок всему живому.

Виктор проснулся и открыл глаза. Солнечный луч приятно согревал лицо, хотя в домике было прохладно. Он вспомнил ушедший вечер, и внезапно ему стало ужасно стыдно за вчерашнее свое решение. Шкипер перевел взгляд на Симонова, спокойно спавшего на топчане в другом углу. Ему захотелось разбудить товарища и покаяться ему в своей глупости, преступном желании несусветного идиотизма. Как он подумал оставить своего друга? Одного? С трупом на руках?

Смутьянов закрыл глаза и беззвучно заплакал. Неужели вчерашнее его отчаяние стоило того, чтобы расстаться с жизнью? Стоило ли оно того, чтобы оставить единственного своего друга, почти брата, одного? Эгоист, безмозглый эгоист! Никогда он больше не поддастся этому ужасному чувству. Отчаяние ничто, в сравнении с предательством, которое он чуть не совершил вчера. Он давно уже не мальчик, но муж. Хотя, такой поступок не просто безрассуден, а унизителен для любого человека. Это последняя ступень достоинства, на которой может стоять человеческое существо. Он будет держаться, драться и жить ради своего друга, ради своего человеческого достоинства, как должен жить любой советский человек. Вопреки всему.

Смутьянов встал с кровати и начал растапливать печь. Сухие дрова – пусть Бог хранит того человека, который заготовил топлива впрок – разгорелись сразу и тепло заполнило комнату. Симонов все еще спал – оно и к лучшему. Что ему вчера пришлось пережить? Постоянно повторяющийся кошмар. Вчера он чуть не потерял единственного спутника и убил человека. Намеренно? Опять нет. Гвозди оказались посреди доски, медлить было нельзя, а оружия не было. Даже если бы у него была возможность взять упавший пистолет, то Вячеслав не стал бы стрелять. Не такой он человек. Не стал бы дозорный стрелять из оружия в живого человека, тем более, не дав тому ни одного шанса. Сразу на поражение. Виктор – да, он мог бы. Если бы напали на дозорного, он бы ни на минуту не задумавшись, выстрелил в нападающего. Теперь рисковать нельзя, всё теперь опаснее и сложнее, как в древние времена. Он бы застрелил того бедолагу без тени сомнения, просто из страха, что тот может напасть снова, сделать что-то ему или Вячеславу.

– Господи, как же я дошел до этого… – Виктор закрыл лицо руками. Действительно ли это его мысли? Он и правда готов убить человека из страха? Какая низость… мерзко. Стать убийцей, дикарем, нападающим на всё, что угрожает. Возможно, он сам спровоцировал того мужчину, очевидно, повредившегося рассудком. Безумец мог возомнить себя зверем и напасть на встречного, воспринимая его как угрозу. Человек с оружием опасен вдвойне, а у Виктора был пистолет в руках. И вот такой исход – никто не виноват в нем. Ни он, ни Симонов, ни сам бродяга. Вода ему пухом.

Шкипер краем глаза заметил, что Симонов проснулся и лежит, глядя в потолок. Может, занят своими мыслями, не стоит его отвлекать. Дрова трещали в печке, Виктор поставил чайник на плитку сверху и начал готовить на маленьком столике утренний чай. Простое, безыскусное, неизменное меню двух стариков – байховый чай, галеты, колотый сахар.

– Доброе утро, Вить, – Симонов поднялся с кровати и потянулся. – Это, честно говоря, первое столь доброе утро за последние две недели. То мы с тобой в холоде, то в голоде проснемся, а тут хоть поживем мальца, как люди.

– Доброе, Слав. Да, поправим здоровье, сил наберемся и дальше двинем. Отмыться надо, отстираться, высушиться пока погода позволяет.

Они сели за стол, разлили чай и почему-то приуныли, потупили головы. Вступив в новый день с новыми заботами и трудностями, старики снова испытали чувство тяжести этих будней. Вроде отступила острая необходимость бежать и спасаться, искать безопасное место, но напряжение не отпускало. Виктор поднял кружку с чаем.

– Помянем?

– Помянем. Земля им всем пухом, – кивнул Вячеслав, и они, молча, пригубили обжигающий напиток. Сахар вприкуску, галеты крошились на ветхий столик. Моряки немного повеселели. Дозорный изрядно проголодался из-за вчерашних переживаний, и была вскрыта банка тушенки из Павилосты – одна из последних. Продовольствие кончалось, нужно было обыскать здесь всё и двигаться дальше. Если за островом города поражены, то придется голодать – урожай давно снят, на полях ничего не найти. Но ничего, переживем, на крайний случай перейдем на подножный корм, в местах, где нет заражения.

– Вить, ты как, в норме? – они окончили завтрак и сидели у печки.

– Да ничего, уже лучше. Сам как? Тебе тяжелей пришлось, – шкипер повел плечом, словно разминаясь, и посмотрел на товарища.