Тайна «Утеса»

22
18
20
22
24
26
28
30

— Боже мой! Как ты догадалась?

— Очень просто. Это «ЛО», «ЛО» появлялось каждый раз, когда Мери давала нам знать, что Стеллу надо оберегать от Кармел. А на самом деле не надо Стеллу оберегать!

Больше я не мог сидеть спокойно и начал ходить по комнате. Памеле удалось меня заинтересовать, даже заинтриговать, хотя чем ее догадка может нам помочь, я не представлял. Памела сгорала от нетерпения, она умоляюще посмотрела на меня:

— Родди! Ну выброси из головы сплетни и россказни про Кармел, попробуй поверить, что она была преданной, доброй и любящей. Разве ты сам этого не чувствуешь?

— На картине «Рассвет» лицо у нее привлекательное, — вынужден был признать я.

— И таким же милым было лицо, являвшееся мне в моей комнате. Мне приятно было на него смотреть. А отец Энсон? Он ведь знал Кармел и тоже хорошо к ней относится.

— Да, пожалуй.

— И вспомни ее плач — голос всегда жалобный, нежный, разве нет?

Да, возразить было нечего; более того, я вспомнил, каким голосом говорила Памела, когда находилась в трансе, она произносила ласковые слова удивительно нежным и мягким голосом. Но куда гнет сестра, не понимал я, чего ради так настаивает на своем?

— Вспомни, как она страдала! Представь себе ее в Испании: юная, влюбленная без памяти, и ведь ее любили в ответ! Мередит сделал ее счастливой. И вдруг явилась Мери — англичанка до мозга костей, холодная, красивая, к тому же имеющая деньги и дом. Подозреваю, что Мередит к тому времени уже тяготился жизнью бродяги. И женился на Мери. Кармел, наверно, была потрясена. Но простила его. Чтобы не расставаться с любимым, она идет к Мери в служанки. Думаю, что она хотела блюсти себя и служить Мередиту только натурщицей. Но он снова соблазнил ее. А потом у нее отняли ее обожаемое дитя, и когда она вернулась…

— Памела, опомнись! — Я застыл на месте, в мозгу у меня все перевернулось. — Ради Бога! Что ты стараешься мне внушить? Чье дитя? Какое дитя? Стелла? Стелла — дочка Кармел?

— Конечно, Родди, неужели ты сам не понимаешь?

Я пытался собраться с мыслями, но не мог. Больше ничего не понимал — ни про Стеллу, ни про Мери, ни про Кармел. Все наши построения рушились. Я сознавал только одно — за окном мрачно завывает ветер, по стеклянной крыше оранжереи барабанит дождь, а Стелла далеко в Бристоле. Я подбросил дров в камин и, сев на скамеечку, стал соображать. Можно было выдвинуть множество доводов, доказывающих, что Памела ошибается.

— Мисс Холлоуэй это разнюхала бы, — начал я, — и уж не стала бы десять лет возиться с дочкой Кармел.

— Еще как стала бы! За «колоссальное жалованье»! Но не думаю, что она догадывалась.

— Она же была с ними в Париже.

— Когда она приехала, ребенка уже отняли от груди, а до нее со Стеллой были только Кармел и Мери.

— Господи Боже! А отец Энсон знает?

— Кармел могла признаться ему на исповеди, что у нее есть ребенок, но, конечно, не сказала, что отец ребенка — Мередит. Не знаю. Не думаю, что все эти годы он подозревал что-нибудь, но уверена, что сегодня догадался.

— Потому-то и забеспокоился о Стелле.