— Ничего подобного. Мери обожает прощать.
— Ну, портрет получился весьма неправдоподобный. Не слишком ли далеко тебя завела фантазия?
— Нет, Родди! Сам посуди — что мы знаем о Мери? Застав мужа с Кармел, она оставляет натурщицу в доме… Возможно, она даже хотела, чтобы эта связь продолжалась. А вспомни, как она поступила, когда Кармел в отчаянии вернулась сюда? Можешь представить, как Мери… Да зачем представлять, ты же это сам видел, как она, стоя на площадке, вперила взор в несчастную Кармел, а потом улыбнулась, сообразив, что надо делать. Не выгонять Кармел, Боже сохрани! Нет! Оставить ее в семье. Пусть себе Мередит рисует ее, пусть вдоволь наглядится на это изможденное лицо! И заметь — ведь именно Мери послала Кармел в мастерскую в тот последний вечер, чтобы несчастная увидела его картину. — Памела замолчала.
— Послушать тебя, так Мери просто чудовище.
— Любительница разрушать чужие судьбы вроде героини твоей пьесы Барбары.
— Постой! А ведь верно, какое совпадение!
— Не знаю, совпадение ли, что они похожи? Совпадение в другом — ты взялся писать нечто совершенно не сходное с твоими прежними вещами, именно здесь.
— Ты думаешь, на меня подействовала атмосфера дома?
— Кто знает… Но не будем отклоняться!
— Мы и не отклоняемся. Мери так же властолюбива, как Барбара, только она видит свою власть в ином.
— Барбару увлекает процесс душегубства, Мери — процесс последующего спасения. Вот и вся разница.
Кофе уже сварился и булькал, а мы не обращали на него внимания. Я налил себе и поднял чашку, как бокал с вином.
— За тебя! Ты заткнула за пояс самого Ингрема!
— Он не видел Кармел, не был ею, как я вчера вечером.
— Хотел бы я, чтобы Макс и Ингрем сидели сейчас здесь с нами.
— Но, Родди, мы же не могли бы им ничего сказать.
Мы помолчали, раздумывая о том, как все это сложно. Часы пробили половину одиннадцатого. За окнами стало спокойнее, но я все еще слышал тихие стоны — может быть, это горевала бедная Кармел, может быть, завывал ветер.
— Надеюсь, капитан так никогда ничего и не заподозрит, — сказал я.
— Ох, Родди! — отозвалась Памела. — Боже сохрани!
— Это было бы жестоким ударом.