— Иногда я сама удивлялась. Ведь я так на нее не похожа. А когда я заболела и дедушка сказал мне все это, я не могла ее больше любить, как положено. У меня такое ощущение, что она меня предала, как будто я кругом предана. Все последнее время любовь в моей душе боролась с ненавистью.
— А такого, — вставил я, — долго никому не вынести.
— Я старалась смириться, преодолеть себя ради дедушки, но не смогла. — Она встала и недоуменно раскинула руки. — Знаете, я почему-то рада! Почему-то мне кажется, будто бы сейчас я смогу полететь.
— Потому что, — отозвался я, — теперь вы вольны оставаться самой собой, а не слепком с Мери Мередит.
— Но кто же моя мать? Вы знаете?
Меня охватили сомнения. Я не решался сказать ей правду. Если Стелла услышит сейчас рыдания Кармел, она снова придет в ужас, и мы окажемся перед той же проблемой. Нам следовало предусмотреть это и ничего ей не рассказывать, пока мы не выбрались из дома. Памела тоже колебалась, не зная, как поступить, но Стелла прочла ответ на наших лицах.
— Вы знаете! Неужели моя мать — Кармел?
Отступать было некуда. Я нашел альбом с репродукциями. Памела открыла страницу, на которой была воспроизведена картина «Рассвет», и дала альбом Стелле. С растроганной улыбкой та долго всматривалась в портрет своей матери.
— Я часто видела ее лицо среди отцовских набросков, и мне оно всегда нравилось, — сказала она тихо. — Все говорили про нее, что она скверная. Конечно, это неправда — вон какое у нее доброе и ласковое выражение, и голос в детской был такой же.
Памела начала рассказывать ей, какой была Кармел на самом деле. Она говорила то же, что и мне, только несколько смягчила роль Мери и Мередита. Стелла слушала серьезно и проникновенно. Какое счастье, что она спокойно отнеслась к нашему сообщению. Но тем не менее я очень боялся, что мы поступили опрометчиво. Услышь сейчас Стелла плач матери, и все может кончиться самым роковым образом. Я обошел дом, зажег всюду лампы, как будто свет мог что-нибудь предотвратить. К моей радости, керосиновая печка все еще горела.
Когда я вернулся в гостиную, Стелла грустно размышляла:
— Страшно подумать, что бедный дедушка всю жизнь обманывался. Мою настоящую мать он презирал, отца — терпеть не мог, а мне отдал все.
— Ему посчастливилось, — сказал я, — он столько лет имел рядом с собой любящую душу! Вы заботились о нем и были ему преданы. Вряд ли дочь Мери и Мередита была бы к нему так же добра. А главное, он все равно ничего не узнает.
— Да! — решительно сказала Стелла. — Он не должен знать. Если он поправится, я буду для него всем… Но, наверно, об этом наивно думать… А ветер все усиливается, слышите? Воет так бешено, будто злится на деревья.
Действительно, ветер переменился и завывал над вересковыми просторами, точно стая дьяволов, вырвавшихся из пекла. Укрывающие нас лиственницы стонали и скрипели. Под такой шум никто не смог бы заснуть. У Стеллы сна ни в одном глазу не было.
Памела, беспокойно шагая по комнате, сказала:
— По-моему, мы очень неплотно поужинали.
Так оно и было, к тому же как можно дольше удерживать Стеллу внизу, представлялось нам сейчас самым разумным.
— Действительно, раз уж ты об этом заговорила, признаюсь, что я умираю от голода, — заявил я.
— Интересно, что бывает с теми, кто в полночь лакомится жарким?
ebooksa