— Очень жаль.
— Очень!
Она сидела, поникнув, — печальная маленькая фигурка, олицетворение попираемой юности. Я задумался: позиция, занятая ее дедом, была нелепой, возмутительной, и я решил проявить настойчивость:
— Скажите, — спросил я ее, — а вы сами боитесь ходить к нам?
— О нет!
Я заколебался.
— Но вы считаете себя обязанной уважать желания деда, не так ли?
Стелла вспыхнула.
— Понимаете, я и так, мне кажется, довольно часто делаю то, что дедушке, наверно, не понравилось бы. Но если уж он что-то запрещает мне, я подчиняюсь.
— Понятно. А вам не кажется, что в этот раз вы могли бы сделать исключение?
— Я… я пытаюсь в этом разобраться и решить.
— Надеюсь, решение будет в нашу пользу.
От какой-то тревожной мысли на ее гладком лбу проступили морщинки.
— Но ведь с моей стороны это был бы чистейший эгоизм, правда? И к тому же это было бы неблагородно. Ведь дедушка всегда справедлив. Я не могу сказать, что он категорически запретил мне ходить к вам. Так было сначала, но позавчера, когда пришло письмо от мисс Фицджералд — подумать только! — я была так невежлива, а она написала мне письмо, выразив надежду, что я приду, когда смогу, — так вот, когда я получила это письмо, я сказала деду, что действительно, очень, очень хочу пойти к вам, и он долго ничего не говорил; вид у него был ужасно расстроенный. А потом сказал: «Если ты туда пойдешь, это будет против моей воли и против моих убеждений». И добавил, что я должна решать сама: «Тебе уже восемнадцать, а я, по-моему, никогда тираном не был». Я ответила, что подумаю. Вот с тех пор и думаю.
Стелла явно ждала, что я дам ей какой-то совет. Но что я мог сказать? Конечно, независимо от моих собственных соображений, казалось жестоким лишать Стеллу дружбы и удовольствий из-за болезненных страхов старика. Но мог ли я советовать ей пойти по пути, который испортит их отношения друг с другом?
— Видите ли, — объяснил я, — мне нельзя давать вам советы, ведь я заинтересованная сторона. Но мы очень хотим видеть вас почаще — и моя сестра, и я.
Она просияла:
— Правда? — спросила она.
— Правда. Неужели вас это удивляет?
— Немного. Знаете, ваша сестра… Она такая savoir faire, а я, по-моему, совсем нет. В школе говорили, что я farouche 18. — Она засмеялась. — Я не обижалась, что меня так называли. Мне нравилось это слово, оно казалось таким звучным.