— Не могу больше…
Я уже порывался встать и уйти с «лобного места», но она удивленно хмыкнула и вдруг уселась на меня верхом.
— Что ты делаешь?!
— Оказываю первую медицинскую помощь! Сидеть!
Это точно возымело действие. Теперь я и думать забыл о каких-то ссадинах, пытаясь сообразить, куда мне девать руки, ноги, глаза… Через минуту пытка стала просто невыносимой, мне показалось, что у меня внутри все выгорело от дикой нестерпимой лихорадки. Вика, сосредоточенно исследовав по миллиметру мое разбитое лицо, отпрянула, придирчиво осматривая свою работу.
— Надо же, — вдруг улыбнулась она. — У тебя такой красивый цвет глаз. Правда. Вот так и незаметно, а на свету…
Мои брови от удивления взметнулись вверх.
— Яркий, темно-темно зеленый, — продолжала Вика с мечтательным выражением лица, по-прежнему восседая на мне верхом. — «Бутылочный», как мама говорит.
— Ну-у… может, ты меня все-таки отпустишь? — Я прочистил горло.
— Ой… Извини.
Она спешно спрыгнула с меня и крепко закрутила крышечку бутылки, бросив еще один быстрый растерянный взгляд на мои ссадины.
— В любом случае, теперь намного лучше…
Я не мог с ней не согласиться, потому что смог хотя бы вдохнуть.
Настенные часы показывали уже второй час ночи, когда мы уселись за поздний ужин. Я на скорую руку соорудил какие-то непонятные бутерброды и мы с упоением слопали их за несколько минут в полном молчании — казалось, зверский голод был один на двоих.
— Блин, — Вика раздраженно убрала со лба нависающую челку. — Я не высплюсь.
В ответ на мой настороженный взгляд, просто махнула рукой.
— Я ужасно сплю на новом месте, — она сполоснула наши чашки и аккуратно расставила их на полочке. — К тому же, тут нет моей любимой теплой пижамы.
Я невольно улыбнулся, представив ее в чем-то махровом, безразмерном и мохнатом, такую уютную и теплую…
— Могу предложить только свою футболку.
Она как-то хитро прищурила глаза и кивнула, я смущенно потер бровь.