— Почему ты называешь меня…
— Мне так проще! — Вика резко встала с табуретки и быстро скомкала пакет, стиснув его так, что побелели костяшки пальцев. Она вообще почему-то казалась мне ужасно исхудавшей, обеспокоенной, даже не совсем здоровой…
— Ладно. Книжки могла бы оставить себе, если понравились, мне не жалко.
— Это правда, что вы уходите из школы в июне?
Я молчал и смотрел на нее до тех пор, пока меня, будто морская волна, не окатил ее встревоженный взгляд. В груди защемило, на секунду даже показалось, что вообще не смогу дышать.
— Да. Не получилось у меня ничего.
Широкие брови Вики удивленно поползли вверх, но она не решилась оторвать глаз от моего лица.
— Неправда, и вы это знаете. Обидно. Мы-то успели узнать вас. А те, кто после нас придет?..
— Мало ли на свете психологов…
— Психологов хватает. Небезразличных людей не так много.
Я вздохнул, опустив голову, но быстро опомнился и вскочил на ноги, испугавшись, что она уйдет. Вот так просто уйдет, не оставив мне ни одной зацепки, ни одного шанса побыть рядом еще хотя бы пару минут…
— Я все хотел спросить… но случая не представлялось, — промямлил я, инстинктивно перекрыв собою пути отступления для Вики. — Ты продолжаешь работу над своей… проблемой?
Ее взгляд вдруг стал насмешливым, колючим, таким до боли знакомым и родным…
— А нет никакой проблемы уже, Кирилл Петрович, — уголки ее губ тронула легкая ухмылка, когда она заметила, как ошеломленно вытянулось мое лицо. — Во-первых, мне помогли консультации одного видного специалиста. Теперь я понимаю, что страх исчезает, только когда хочешь чего-то больше, чем боишься. А во-вторых, меня сейчас это вообще не интересует. Потому что единственный мужчина, которого я люблю, считает меня маленькой девочкой.
Наверное, в это мгновение я, растерянный и взволнованный ее признанием, выглядел очень глупо. Во всех чертах Вики вдруг появилась странная отрешенность, будто она за секунду выключила сама себя, решив больше не показывать ни одной своей эмоции. Мне так судорожно, болезненно хотелось остановить ее, задержать, но она исчезала, ускользала от меня, как лоскут шелка, как непослушный солнечный зайчик…
Вика остановилась на выходе из кухни, я лишь беспомощно проводил ее взглядом. Она прислонилась виском к косяку и прошептала едва различимо, одними губами, так, что мне, наверное, казалось, что я ее слышу:
— Спасибо за букет. Я же знаю, что это ты. Только ты мог… Вот если бы… если бы просто для меня… а для мамы… никогда этого не забуду.
Я не успел возразить, что не понимаю, о чем она говорит, не успел ни покачать головой, ни улыбнуться, все так же пребывая в странном состоянии какого-то полусна, и происходящее виделось мне в тумане: бледная Вика во всем черном, как в трауре, привычные очертания кухни, мерцание огонька холодильника, взлетевшая со стола под потолок от мощного порыва ветра платежка… Промелькнула секунда — и Вика исчезла из моего поля зрения, а я так и стоял, опустив руки, и никак не мог смириться с тем, что ничего не изменилось. НИЧЕГО. Мы могли не общаться, не видеться и избегать друг друга до скончания веков. Но и сейчас я любил ее с фанатичностью сумасшедшего, до исступления, еще сильнее, чем в тот миг в декабре, на этой самой кухне, когда безжалостно обидел ее, пытаясь вычеркнуть из своей жизни. Какие аргументы могу еще привести, чтобы убедить самого себя, что это баловство, что-то ненастоящее, неестественное? Сколько раз мне нужно отпустить это чувство, чтобы понять — оно вернется в сотый, в тысячный раз?!
Вдруг совсем обессилев, я опустился на край табуретки. В этот момент вряд ли можно было разобрать, жив я или уже нет. Все тело ныло. Сжалось и судорожно затрепетало сердце. Это было нечто совершенно необычное, удивительное — чувство физической пустоты рядом с собой, когда к другому человеку тянет не обычное сексуальное влечение, не скука, не желание чего-то нового, а просто жизненная необходимость хотя бы на секунду побыть с ним рядом, прикоснуться. Я с трудом снова принял вертикальное положение и оперся кулаками о стол. Удивительное, покалывающее ощущение не проходило и все больше казалось мне каким-то необычайным, неземным, почти мистическим опытом. У меня перехватило дыхание. Мысленно я был уже в коридоре, но ноги почему-то не слушались.
В разгоряченном сознании проносились картины, как я побегу за ней по улице, как буду звать, пока не охрипну, но она уже исчезнет, как исчезала сотни раз прежде. Даже не накинув куртки, я рванул на себя дверь и замер. Вика сидела на ступеньке напротив моей квартиры. Ее белое, почти бескровное, но все равно такое пронзительно красивое лицо исказило выражение непередаваемого мучения. Слова застряли у меня в горле. К счастью, отваги в ней было больше, и она нарушила напряженную, практически ощутимую тишину первой.