Чужая кровь

– А! Тогда-то и появляется тот пузырек с цианистым калием под моей кроватью, да?

– Точно так. Лида подбрасывает его в твою комнату. Думаю, она это сделала заранее, еще до спектакля с отравлением, пока ты и генерал общались в то утро с нотариусом. И после – заметь – именно юная сиделка пыталась настаивать на проведении обыска во всем доме, чтобы отыскать склянку с ядом. Но я отказался его проводить – и ее план сорвался. Может быть, она надеялась тем или иным образом навести меня на этот подкинутый пузырек позднее. Но всё пошло не так…

– Ты о чем?

– Из-за того, что Мария забрала пузырек с цианистым калием из твоей комнаты, круг подозреваемый оказался слишком широк – у генерала не получилось обвинить тебя. Думаю, он здорово разозлился из-за этого. Ведь все его усилия обрести над тобой власть через шантаж пошли в тот раз прахом. Но позже, уже решившись на убийство изменившей ему невесты, старик задумал снова попытаться обвинить в преступлении тебя. Именно поэтому, зная, что ты скрылась в камышах, он указывает, что стреляли якобы именно оттуда. Кстати, вручение им Лиде на пикнике обручального кольца его покойной жены, твоей бабки, должно было, по его мнению, вызвать твой открытый гнев и лишний раз указать, что у тебя был мотив убить эту девушку из ненависти к ней.

– Да что же он никак не мог успокоиться!

– Ему во что бы то ни стало нужно было, чтобы на тебя пало обвинение в серьезном преступлении. Ведь накануне генерал с такой легкостью согласился подписать завещание в твою пользу лишь потому, что думал уже скоро шантажом вынудить тебя отказаться от притязаний на наследство, чтобы составить новое завещание в пользу Лиды. Даже нанимая меня, он всячески старался внушить мне мысль о твоих преступных намерениях. В первую же нашу встречу Федор Семенович сообщил мне следующее: его из-за наследства шантажирует внучка, и он опасается, что она может перейти к прямым попыткам его убить, чтобы завладеть его состоянием.

– Ну, дедуля! Ну, змей! Ну, сволочь! – не могу я сдержать эмоции, заливаясь злой краской.

Пропустив мои ругательства мимо ушей, Антон продолжает как ни в чем не бывало:

– Генерал заявил мне: он, мол, подозревает, что это приглашение на юбилей за город – неспроста, и именно там ты попытаешься его убить. Моя задача была – не дать тебе осуществить свои планы.

– Вот даже как! Да уж… Представляю, что ты обо мне думал, когда мы только встретились!

Антон произносит серьезным тоном:

– Честно говоря, впервые тебя увидев, я сразу засомневался, что ты способна на убийство. – И тут же сыщик расплывается в лукавой улыбке, уже еле различимой в незаметно подкравшихся за разговорами сумерках, затопивших спальню. – Правда, затем ты на время заставила меня изменить свое мнение своими уж очень обширными познаниями в химии.

– Ну почему я не пошла учиться в кулинарный техникум! – восклицаю я в притворном отчаянии.

Мы оба прыскаем от смеха. Я смотрю в его глаза и, хотя не вижу из-за темноты скачущих в каре-зеленом омуте чертиков, знаю – они там. И во мне словно открывается какая-то дверца. Я впервые за долгое время беззаботно хохочу. От смеха я сначала сгибаюсь пополам, а затем падаю навзничь на постель.

Антон сперва хохочет вместе со мной. Но вдруг смех его обрывается. Он замирает, быстрым движением перекатывается на кровати и нависает надо мной темной громадой. Несколько мгновений он смотрит на меня сверху вниз, опершись на вытянутые руки. Я скорее чувствую, чем вижу, его взгляд, буквально опаляющий меня, жадно обегающий мое лицо и тело. В наступившей тишине я отчетливо слышу его участившееся дыхание и громкий стук собственного сердца. Медленно, очень медленно, словно давая мне возможность остановить его в любой момент, Антон опускается рядом и нежно целует меня…

Глава 37

Я открываю глаза, разбуженная солнечным зайчиком – он дополз до моего лица, отраженный створкой трельяжа.

В комнате я одна.

Сладко потягиваюсь, уже привычно охая от синяков и ушибов, откидываю растрепанные волосы с лица и только тут замечаю, что абсолютно раздета. Воспоминания о прошедшей ночи вспыхивают в мозгу одновременно щемящей сладостью и тяжелым укором. Мама дорогая!.. Так я вчера… Так мы вчера… О!..

На этом «О!» мои мысли окончательно застопоривает. Но тут открывается дверь и на пороге появляется Антон. Он уже умыт, побрит, благоухает одеколоном и щеголяет свежей рубашкой. На фоне его свежести я еще острее ощущаю свои нечищеные зубы и заспанное лицо. В руках Городецкий держит поднос, на котором стоят тарелки и стаканы. От подноса умопомрачительно пахнет яичницей – и когда я только успела так проголодаться?