Чужая кровь

22
18
20
22
24
26
28
30

Сыщик, ослепительно улыбнувшись, входит в комнату, пока я лихорадочно пытаюсь завернуть голые плечи в одеяло, ставит поднос на прикроватную тумбочку и, как ни в чем не бывало, целует меня в нос:

– А вот и завтрак!

Я не знаю, куда деть глаза. Господи, как стыдно! Как ему объяснить?.. Но он должен знать…

– Э-э-э… Антон… Ну… Ты не думай, что я… такая… Я раньше никогда… ммм… не изменяла мужу…

Детектив улыбается еще шире, склоняется ко мне и, бесцеремонно, но ласково потершись щекой о мою щеку, весело отвечает:

– Думаешь, по тебе это не заметно? Эх ты, Ленка-больная коленка!

Но видя, что я по-прежнему воспринимаю все исключительно серьезно, он обнимает меня за плечи и целует в висок:

– Перестань себя казнить. Мы с тобой взрослые люди. И с мужем ты, насколько я помню, собралась разводиться.

Вспомнив про Карена, я ужасаюсь:

– Он же наверняка всё слышал. И Фрося… Мы вчера так громко…

Городецкий снова поддразнивает меня:

– А не поздновато ли ты застеснялась? – и, видя, что у меня начинают от ужаса расширяться глаза, успокаивает. – Да ладно, не переживай. Мы с тобой в доме одни-одинёшеньки со вчерашнего вечера. Ефросинья Матвеевна не пожелала бросить своего генерала, даже мертвого: так и поехала на труповозке, чтобы проводить тело хозяина до морга. Сказала ее не ждать: она собиралась заночевать в городе у сестры и вернуться не раньше обеда.

– А Карен?

– Едва его после допроса отпустили оперативники, он поспешил оседлать свою «Ауди» и смотаться отсюда – только пятки засверкали.

– Куда?

– Не знаю, я его не спрашивал.

– Кстати, забыла тебя вчера спросить: ты зачем закрыл Карена в кладовке и не выпустил, когда уже почти наверняка знал, что он не виноват в отравлениях?

Кошачьи глаза, только что ласково и игриво смотревшие на меня, на мгновение жестко вспыхивают:

– Это была моя маленькая месть за то, как он обошелся с тобой.

– Да черт с ним, – устало произношу я.