Тадж-Махал. Роман о бессмертной любви

За его спиной Гияз-Бек сделал незаметный жест одному из самых доверенных слуг. Тот только кивнул, понимая, что именно приказал хозяин — падишаху в вино нужно добавить опиум.

Немного погодя, когда первые чаши были выпиты и опиум начал действовать, поднимая настроение Джехангира, тот приказал пригласить на пир и всех домочадцев. В зале немедленно появились и встали в сторонке сыновья, племянники и даже взрослые внуки Гияз-Бека. Падишах помотал головой:

— Пригласи и женщин. Пусть тоже выпьют вина.

Это было невиданно — звать женщин, чтобы те выпили вместе с мужчинами! Но кто же спорит с падишахом? Только тот, кому совсем недорога собственная голова. Гияз-Беку дорога, он не видел ничего страшного в том, чтобы Джехангир увидел лица его жен и наложниц.

— А остальные?

Гияз-Бек склонился ниже некуда:

— Остальные внучки слишком юны, чтобы их звать к взрослым. Но если мой падишах прикажет…

— А дочери?

— Мои дочери со своими мужьями далеко от Агры, повелитель.

— Все?

Ясно, что Джехангир вел речь о Мехрун-Ниссе, только не желал спрашивать открыто. Гияз-Бек облегчил ему задачу:

— Да, мой повелитель. Даже Мехрун-Нисса Бегум уехала в Бенгалию, куда вы отправили ее супруга, ныне умершего. Вдове не пристало веселиться, она поспешила в свой вдовий удел.

На лице падишаха заходили желваки, взгляд заметно помрачнел. Гияз-Бек уже пожалел, что позволил дочери уехать, — может, лучше ей было бы остаться?

— Когда она уехала?

— Давно, повелитель.

— Почему она не пожелала быть на моей свадьбе?

Почувствовав, что даже удивительная труба не спасет положение, Гияз-Бек вдруг осмелел, он произнес так тихо, чтобы слышал только Джехангир:

— Ваше величество, Мехрун-Нисса Бегум желает вам большого счастья с новой женой, но это отзывается в ее сердце болью, она боялась умереть от горя, потому что не может быть на месте вашей счастливой супруги.

Заковыристо, что и говорить, но Гияз-Бек нарочно сказал так, чтобы фразу можно было повернуть как угодно. Джехангир понял все правильно, неожиданно его и без того туманный взгляд заволокла непрошеная влага.

— Она страдает?