— Сингх?!
— А кто вырезал Сатри сердце, не я же?
— Повтори…
Я шепчу едва слышно, но Ричардсон понимает. Ему не хочется повторять сказанное, однако мой взгляд не обещает ничего хорошего.
— Это Раджив Сингх вырезал сердце Сатри. Беги…
Эдвард отворачивается к Энни.
Я для него больше не существую.
Он для меня тоже.
Эдвард падает на накрытое простыней тело и обнимает его окровавленными руками.
Уже выскользнув за дверь, я слышу сзади звериный рык отчаяния — Ричардсон действительно готов сокрушить весь мир из-за отсутствия в нем своей Энни. Неужели это и есть любовь?
В лифте, который поднимается на этаж, находятся медики с пустыми носилками. Наверное, идут за Энни. Попадаться им на пути нельзя, я прячусь за соседнюю дверь. К счастью, палата пуста, пациентка явно на какой-то процедуре.
Что делать дальше — сидеть в палате, пока не вернется больная? Глупо. На глаза попадается черный парик. Здесь многие больные вынуждены носить чужие волосы вместо собственных, выпавших из-за лучевой терапии. Парик хорош — большое черное каре. Рядом на столике ярко-красная помада и очки. Сейчас все эти вещи как нельзя кстати.
Положив взамен очков стофунтовую купюру (да простит меня владелица, если этого мало), я меняю внешность.
Через четверть минуты меня не узнал бы и Ричардсон.
Теперь скорей прочь, пока не вернулась хозяйка парика.
У лифта оказываюсь рядом с тем самым полицейским, которого отправила за кофе.
— Que s’est-il passé? (Что случилось?)
Едва ли полицейский понял вопрос, заданный по-французски, но отмахнулся, лишь скользнув по мне взглядом. Что и требовалось. Словно уступая ему дорогу, я шагаю в лифт.
— Аdieu…
Через два часа я уже в самолете, вылетающем в Дели. Привычный маршрут: Мумбаи — Дели — такси в Агру. Зачем? Формально потому, что съемочная группа там, и я должна быть на рабочем месте. В действительности… одна половина меня, та, что разумная, кричит: беги немедленно! Улетай в Лондон и забудь об Индии и всех проблемах, с ней связанных! Сделай вид, что испугалась нападения, не выдержала нагрузок, да что угодно.