Сердце Ангела

22
18
20
22
24
26
28
30

— Оставишь мое барахло здесь, когда закончишь, — сказал он, расстегивая пояс страховки и стягивая грязный комбинезон.

Я повесил свое пальто и пиджак на ручку швабры и натянул комбинезон. Он был грязный, со слабым запахом аммиака — просто как пижама после оргии.

— Галстук лучше сними, — предупредил он, — не то они подумают, что ты баллотируешься в местное самоуправление.

Я сунул галстук в карман пальто и попросил его показать, как пользоваться упряжью. Это оказалось делом довольно простым.

— Ты ведь не собираешься вылезать наружу? — спросил он.

— Смеешься? Я всего лишь хочу подшутить над знакомой дамой. Она секретарша на этом этаже.

— Ну и на здоровье, — заметил мойщик. — Только оставь барахло в шкафу.

Я сунул сложенный полтинник в нагрудный карман его рубашки.

— Можешь пойти выпить вместе с Улиссом Симпсоном Грантом.

Его лицо осталось равнодушным, как кусок отбивной говядины. Я посоветовал ему взглянуть на картинку, но он, посвистывая, удалился.

Прежде чем задвинуть свой "дипломат" под раковину, я извлек оттуда револьвер. "Смит-и-вессон" модели "Сентинел" — удобная штука. Его двухдюймовый ствол уютно ложится в карман, а отсутствие курка не позволяет ему цепляться за материю в ответственный момент. Однажды мне пришлось палить, не вынимая револьвера из кармана. Жаль было пиджака, но лучше так, чем заполучить казенный костюм без спинки из похоронного бюро.

Упрятав в один карман комбинезона свой пятизарядник, я положил в другой контактный микрофон и с ведром и щеткой в руке заспешил по коридору к внушительной, бронзово-стеклянной двери "Круземарк Маритайм, Инк.".

Глава двадцать седьмая

Регистраторша посмотрела на меня, как на пустое место, когда я шел через устланную коврами приемную, минуя модели танкеров в застекленных кубах и гравюры с парусниками. Я подмигнул ей, и она повернулась ко мне спиной на своем крутящемся стуле. Вместо ручек на матовых дверях внутреннего "святилища" находились бронзовые якоря, и я толкнул двери, тихонько бормоча старую морскую песенку: "Ой-хо, сбей парнишку пулей…"

Передо мной открылся длинный коридор, по обе стороны которого располагались двери контор. Я вперевалку зашагал по нему, помахивая ведром и читая вывески на дверях. Нужной среди них не было. В конце коридора находилась большая комната с парой грохочущих, словно роботы, телетайпов. У одной стены стоял деревянный корабельный руль, а на остальных стенах опять-таки висели гравюры с парусниками. В комнате было несколько удобных стульев, столик со стеклянной крышкой, на котором лежали журналы, и еще строгая блондинка, разбиравшая почту за массивным Г-образным столом. Сбоку находилась полированная дверь красного дерева. Выпуклые бронзовые буквы на уровне глаз гласили: "ЭТАН КРУЗЕМАРК".

Блондинка держала в руке нож для разрезания бумаги. Она подняла на меня глаза и улыбнулась, пронзая письмо с ловкостью леди Д’Артаньян. Стопка почты рядом с ней высотой достигла фута. Мои надежды на уединение с контактным микрофоном рассыпались прахом.

Блондинка не обращала на меня внимания, занятая свои простым делом. Пристегнув ведро к своему снаряжению, я открыл окно и закрыл глаза. Зубы у меня застучали, но отнюдь не от холодного ветра.

— Эй! Пожалуйста, поторопитесь, — попросила блондинка. — Мои бумаги разлетаются по всей комнате.

Вцепившись в нижнюю перекладину рамы, я сел спиной вперед на подоконник, все еще удерживая ноги в уюте и безопасности помещения. Потянувшись вверх, прицепил один из ремней своей упряжи к наружному ограждению. Нас с блондинкой разделяло лишь стекло, но с тем же успехом она могла быть и за миллион миль от меня. Я перехватил руки и защелкнул второй ремень.

Чтобы встать, мне пришлось собрать в кулак всю свою волю. Я пытался припомнить боевых друзей, не получивших ни царапины после сотни парашютных прыжков, но это не помогло. Мысль о парашютах только ухудшила положение.