Сердце Ангела

— Поэтому вы с ним и порвали?

— Наш разрыв — не более чем измышления прессы. Нам пришлось сделать вид, будто мы порвали отношения. На то существовали достаточно веские причины. Хотя, по сути, мы никогда не были столь близки друг другу, как в последние месяцы перед его уходом на войну. Конечно, весьма своеобразное положение, я не отрицаю. Полагаю, ты достаточно хорошо воспитана, чтобы не поддаться буржуазным предрассудкам. Правда, у твоей матери их было немало.

— Что может быть буржуазное, чем "менаж а труа" [Любовь втроем (франц.)]?

— Причем здесь "менаж а труа"! Не думаешь ли ты, что мы создали здесь некий ужасный уголок секса?

— Не имею ни малейшего понятия о том, что вы "создали". Мама никогда не говорила мне об этом.

— А к чему ей было говорить? Насколько я знаю, Джонатан мертв и похоронен. Он — единственное, что нас связывало.

— Но он жив.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

— Тебя никто не расспрашивал о Джонатане? Ответь, дитя, — от этого могут зависеть наши жизни.

— Почему?

— Не спрашивай. Так кто-то интересовался им, да?

— Да.

— Как он выглядел?

— Обыкновенный мужчина, ничего особенного.

— Здоровый такой? Не то чтобы толстый, но… тяжеловатый? Неряшливый… Мятый синий костюм и нечищенные башмаки. Усы черные, а волосы почти серые, короткие, да?

— И добрые голубые глаза, — добавила Эпифани. — Их сразу замечаешь.

— Он не назвался Энджелом? — В голосе Круземарк послышались нетерпеливые нотки.

— Да. Гарри Энджел.

— Чего он хотел?